Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

В ставке главнокомандующего Потемкина к заключению мира со Швецией отнеслись без особого интереса. Зато весть о женитьбе Мамонова на фрейлине ее величества и его переезде в Москву вызвала многочисленные толки. Спорили-гадали: как все это могло произойти? Государыня ли его отвергла или сам ушел, не выдержав соперничества более юного и, следовательно, более сильного Зубова? И, наконец, кто такой Зубов, откуда он взялся, каков характером и будет ли относиться к Потемкину так же дружественно, как Мамонов?

В армии поползли слухи, что смена фаворитов при царственной особе есть начало конца карьеры светлейшего. Генерал-адъютант Попов делал все, чтобы слухи эти не дошли до князя. Но разве заслонишься от ветра ладонью? Князь и сам понимал, чем может обернуться для него смена фаворитов. Зубов находился под покровительством фамилии Салтыковых, а Салтыковы ни о чем другом не мечтали, как о смещении с высших должностей его, Потемкина.

Потемкин мог рассчитывать теперь только на личную привязанность к нему самой императрицы. И, подумав, он обратился к ней с трогательным письмом:

«Матушка, всемилостивейшая государыня! Матушка родная! При обстоятельствах, Вас отягчающих, не оставляйте меня без уведомления. Неужели Вы не знаете меру моей привязанности, которая особая от всех? Каково слышать мне со всех сторон нелепые новости и не знать: верить ли или нет? Забота в такой неизвестности погрузила меня в несказанную слабость…»

За этим письмом последовало второе, потом третье. Императрица отвечала ему аккуратно, стараясь рассеять в нем сомнения относительно его будущего. В своих уверениях она дошла до того, что разрешила приехать ему в Петербург. Пусть едет, пусть убедится, что ее отношение к нему нисколько не изменилось, она по-прежнему предана дружбе с ним и намерена оставаться таковой навсегда.

Потемкин решил воспользоваться приглашением. В феврале 1791 года он временно передал командование армией князю Репнину и выехал в Петербург.

Супруги Брюс собирались на бал, который давал князь Потемкин в великолепном Таврическом дворце, подаренном ему императрицей. В присланном приглашении говорилось, что сей праздник устраивается в честь матушки-императрицы.

— А может, не стоит ехать? — засомневалась вдруг Прасковья Александровна. — Мне трудно простить неблагодарность князя.

— Как можно? — возразил супруг. — У князя собирается весь Петербург, иностранные министры. Говорят, гостей более трех тысяч будет.

— Ну, как знаешь… — не стала настаивать графиня.

В прошлом году она начала свой седьмой десяток и как-то сразу остепенилась, вроде бы пообмякла душой, утратила интерес к новым знакомствам с офицерами. Ни к чему теперь ей эти знакомства. Раньше она старалась ради государыни, присматривала для нее любовников. Теперь этим занималась другая — придворная дама Проскурина. Ей, графине Брюс, государыня больше не доверяла. С тех самых пор, как застала ее в объятиях Корсакова, с которым делила свое царское ложе…

Когда супруги Брюс приехали во дворец, бал еще не начинался. Гости бродили по многочисленным залам, восхищенно разглядывая предметы убранства и украшения. Светлейший князь знал, чем блеснуть. Здесь кругом была такая роскошь, какая многим и не снилась. Зал, предназначенный для танцев, в два ряда окружали мраморные колонны, между которыми стояли ложи, убранные гирляндами. С потолка свисали огромные шары, заменявшие люстры. Их свет отражался в многочисленных зеркалах, вделанных в стены. Тут же стояли печи из лазурного камня, мраморные вазы.

Рядом с танцевальным залом размещался зимний сад. Это было нечто напоминавшее рай. Лавровые, померанцевые и прочие диковинные деревья, благоухавшие приятнейшими запахами. Зеленые холмики. Прозрачные водоемы с серебристыми и золотыми рыбками. Грот, отделанный зеркалами, с мраморной купальней внутри. Яшмовые чаши, лампады, венки и гирлянды из ярких цветов. Лабиринт, окружавший алтарь с жертвенниками благодарности и усердия, с истуканами древних знаменитостей и драгоценными сосудами. Зеленая лужайка, а на лужайке — высокая пирамида со свисающими с нее золотыми цепочками и венцами из уральских самоцветов. В центре сада на возвышении — статуя императрицы Екатерины II, исполненная из паросского мрамора. У подножия статуи надпись из золота: «Матери Отечества и мне премилосердной».

— Какое великолепие! — восхищалась Прасковья Александровна. — Если бы нам вздумалось устроить нечто подобное, нам не хватило бы всех наших средств.