Д. Коштолани - Нерон

С севера летели над городом длинные цепи аистов из-за моря, из Греции, а, быть может, и дальше из баснословных ледяных дунайских равнин. С запада же медленно и тяжело, несомая ударами серо-белых крыльев летела птица-философ и в широкой улыбке раскрыла клюв, заметив молодого ученого. Внизу загрохотала повозка; из нее вылез Теон со своей дочерью. Было счастьем, что Исидор уже превозмог утром первое впечатление и мог приветствовать возвратившихся относительно покойно. Гипатия встретила его приветливо и серьезно, как благовоспитанная молодая девушка, и прошла в академические помещения, которые она покидала в первый и — по ее словам — в последний раз. Теон нерешительно пожал руку Исидору. Когда феллашка взяла багаж и заплатила вознице — дело, за которым Теон следил так внимательно, как будто хотел научиться чему-нибудь новому — Теон повел учителя дочери в большую залу и некоторое время ходил молча взад и вперед. Должно быть, он разговаривал сам с собой, так как внезапно сказал, начав с полуслова:

— Итак, я был совершенно поражен, едва мог поверить, что моя дочь обладала столькими знаниями, гораздо больше, чем обычно у женщин; как кажется, — почти Аспазия; при этом я обнаруживал эти знания всегда только случайно, когда она помогала мне в моей летней работе. Очевидно, она знает гораздо больше, чем показала мне. Итак я был приятнейшим образом поражен, молодой друг. И все исполнится согласно нашему уговору.

— Какому уговору?

— Ах, да! Я полагаю, что Гипатия еще около года — может быть, до следующей весны, останется вашей ученицей, а затем, — да, я действительно не знаю, что нужно будет делать дальше с Гипатидионом. Но вы, мой молодой друг, вы достигнете возраста, в котором мы можем включить вас в состав учителей нашей Академии. Со связями, которые вы еще с детских лет имеете в Константинополе, ваше назначение несомненно и вы сможете тогда — я полагаю… — мне нужно, однако, достать Птоломея! Целый месяц я ломаю голову, чтобы понять смысл одного глупого места!

Уже на следующее утро Исидор мог явиться, чтобы продолжать занятия философией.

Ужасные часы, счастливый год!

Гипатия написала однажды из своего летнего жилища, что разрешение мировых загадок слишком долго заставляет ждать себя, и, что она начинает не доверять философам. Она только что, как совсем глупый ребенок, проиграла целый час с большой красно-розовой раковиной и совершенно забыла свои книги. С этого письма начал Исидор, чтобы попробовать доказать, что знание, то есть обогащение духовных сил еще не является всем, что есть нечто высшее, а именно — единение отдельного человека со «всем» посредством чувства. Но Гипатия не поняла его и решительно потребовала продолжения учебного плана вплоть до настоящего времени. И таким образом бедному учителю пришлось снова, как и раньше, ограничиться сухой философией, хотя общение с домом Теона быстро приняло иную форму. Теперь часто в комнату входила в конце урока феллашка, просиживала несколько минут с каким-нибудь рукодельем в углу и приглашала затем учителя к обеду. Исидор был бы еще счастливее от этого нового сближения, если бы хоть раз удалось ему завязать с Гипатией дружеский разговор. Она, однако, сидела безучастно и, казалось, молча обдумывала только что узнанное, в то время как Теон обсуждал надежды нового ученого, который скоро должен был сам сделаться учителем и получить при Академии помещение для занятий. Прислуживавшая феллашка хлопала глазами, а Исидор краснел и смотрел на Гипатию. Поздно вечером уходил Исидор к себе, опьяненный мечтой и надеждой, и на следующее утро приходил вновь и читал, и объяснял всех философов от Аристотеля до великого Платона. Разговор не доставлял теперь удовольствия ни учителю, ни ученице. Зависело ли это от бесплодности предмета или от беспокойства учителя? Во всяком случае Гипатия чувствовала себя неловко. Она редко спрашивала теперь «почему?», но в ее головке философские системы перетирали друг друга, как мельничные жернова, а потом ей казалось, что мельница стучит, не переставая, а жернова перемалывают воздух, и склады пустуют.

Однажды, во время зимнего солнцестояния, когда христиане праздновали Рождество, а египетские жрецы, как будто наперекор, пели торжественные гимны Изиде, в Академии был праздник, и даже Теон дал себе день отдыха, — у Исидора с профессором был долгий разговор. Затем отец поцеловал Гипатию в лоб и сказал ей, что Исидор попросил ее руки, и через год будет свадьба.