Д. Коштолани - Нерон

Его непосредственным руководителем должен был быть один старый монах, готовивший в монахи около тридцати юношей. Но то, что нужно было здесь учить, Исидор знал лучше своего учителя, так что и мальчик и монах были рады не встречаться друг с другом. Без учителя, без друга пустился чудесный мальчик в свой собственный путь. Он поставил своей задачей прочитать все двести тысяч томов библиотеки. Внезапно к жажде знания присоединилось тщеславие. С наиболее редкими книгами, с невероятными фолиантами рассаживался он в большой зале, точно выгоняя оттуда и студентов, и ученых. Юношу показывали проезжающим иностранцам, осматривавшим библиотеку. Строго одетый, порывистый, как цирковой наездник, достиг Исидор тринадцати лет в тот самый теплый месяц май, когда заболела Гипатия.

В это время молодой ученый начал задумываться. Он почувствовал, что бесчисленные изученные им вещи противоречат друг другу. Так, значит, не все авторитеты должны быть одинаково достоверны! Все учителя Академии давали ему уроки, ни один, однако, не говорил о загадках, которые теперь начали вставать перед ним. Юноша мечтал об учителе, тосковал о друге. Ему хотелось отдаться в руки столетнего жреца и безмолвно следовать за ним.

В таком-то душевном состоянии находился Исидор, когда однажды, в начале мая, перед заходом солнца сидел он, читая в зале второго двора. Недалеко от него играли маленькие девочки сперва в цветы, потом в прятки. Ему никогда никто не мешал. Внезапно одна девочка, как вихрь, кинулась к нему и притаилась, плутовски улыбаясь, за его громадным фолиантом.

— Не кричать, — сказала девочка.

В первый момент Исидор хотел оттолкнуть ребенка, затем, с сознанием собственного достоинства, решил он отыскать более тихое местечко со своим фолиантом; наконец, он соблаговолил снисходительно, как это пристало его возрасту, посмотреть на детскую игру. Но и этого не смог он. То, что притаилось между его коленями и фолиантом… Что же это было такое? Почему показалась ему откровением маленькая, разгоряченная беготней и тяжело дышащая Гипатия, так доверчиво и в то же время боязливо смотревшая на него? Разве на свете бывают такие глаза? Обыкновенно глаза — это маленькие красные отверстия, через которые человеческий дух может видеть буквы. А эти глаза…

Исидор не мог постигнуть, почему из его собственных заблестевших и покрасневших глаз потекли слезы. Чтобы совладать с собой, он положил дрожавшую руку на локоны девочки и улыбнулся ей приветливо.

Детей скоро позвали домой. Стало темно, а Исидор еще долго сидел в зале. Громадная книга лежала на земле, а он мечтал. Еще ни разу, с тех пор как он себя помнил, не мечтал он так. Еще никогда не думал он часами ни о чем, кроме учителей и писателей, задач и их решений. Сегодня с ним случилось нечто новое, нечто, что казалось фантазией и заставляло его думать о человеке, да, кроме того, о ребенке, с удивительными черными глазами, о крестнице императора. Может быть, Юлиан не умер, может быть, он тот человек, который, возвратясь, сможет разрешить все сомнения и соединить философию и веру. Может быть, император Юлиан возьмет когда-нибудь ученого Исидора за руку и введет его в сияющий храм, где пламенными буквами на золотых досках открыты тайны вселенной; может быть, император даст Гипатию в жены ученому Исидору и сделает его цезарем и императором.

Исидор провел ночь среди вздохов и судорог и выглядел безобразнее обыкновенного, когда с восходом солнца вновь вошел в залу, ожидая Гипатию. Сегодня у него в руках была любовная греческая трагедия Эврипида; он стал читать ее и испугался, так как он не заметил ни грамматических форм, ни особенностей слога, а упивался сладким языком и прекрасным содержанием стихов.

У Исидора не было никого, с кем он мог бы поговорить о своих новых муках; Гипатии он не дал ничего почувствовать, и только пугал ее своими злыми глазами, когда она проходила вблизи. Но он мог подолгу следить за ее играми и по ночам он бродил под ее окнами, завидуя нахальному марабу, устроившему гнездо под ее комнаткой: целую ночь стояла птица, поджав одну ногу, на часах, а когда всходило солнце, и Исидор уходил к себе, марабу насмешливо щелкал клювом.

Ни учителя, ни ученики не подозревали, что происходило в душе Исидора, когда вскоре после этого Гипатия заболела. Сон не сходил на его веки, в одном из погребов Академии совершал он мрачные заклинания, чтобы сохранить жизнь ребенка, тайком заказывал в церквах молебны о здоровье больной и дал обет не принимать пищи, пока Гипатия не будет спасена.