Олег Фурсин - Барнаша

Мариам, ребёнок… Он подарит им свою жизнь, без которой они осиротеют. Может, больше, чем жизнь — Он даст им царство. Ей подошёл бы любой наряд, и царские одежды — тоже. Она поистине царица, Его женщина, и без этих одежд.

Боже, но почему же нельзя, почему нельзя взять всё это, когда оно предложено! Да, Ханану нельзя доверять, Он навсегда сохранит в памяти пальмовые ветви, и пустоту Святого Святых… Так же пусто у Ханана в душе. И всё же это — не причина. Даже с Хананом можно справиться, когда алчность и стремление к власти его одолеют. Он справился бы, Он подчинил бы его себе… Но почему же мелькает в глазах это бесконечное дерево. Да! Эти распятия, что они мастерили с отцом. Как не к месту они всплыли. Как всё это странно…

Иисус остановился на ходу, рядом застыл, как статуя, удивленно на него взирая, Ханан, до того что-то беспрестанно бормотавший. За пару мгновений до этого Иисус почувствовал, как холодный ветерок страха мягко коснулся души, обволок его члены… Потом он ощутил, что напуган и Ханан. Иисус понял. То был знак, знак Его сознанию, замутнённому искушением, напуганному видением собственной смерти.

Распятия — на них кровь казнённых. Вот чего Он не хочет и не должен допустить. Вся Его проповедь — смирение, кротость, любовь. Согласись протянуть руку Ханану, и всё будет не так. Быть может, всё сложится, всё получится. Но это будет не Его жизнь. Никогда, никогда не станет Он причиной стольких смертей, никогда не прольёт крови. Иначе всё, что было до сих пор — как пустое Святое Святых во Храме. Его жизнь — только Его жизнь. Пусть возьмут, раз это необходимо.

— Отойди от меня, Сатана, — сказал Он священнику. — Ты мне соблазн. Потому что думаешь не о том, что Божие. А только о том, что человеческое.

До того он говорил с народом притчами. Теперь он кричал своими притчами. Пусть они не всегда понимали, пусть с изумлением смотрели на него. Он говорил, как умел — пусть бы слушали. Разве не научены они были уже своими великими пророками понимать?

Когда-то, после смерти Соломона, когда стало ясно, что царство не вынесет сумасбродств сына его, Ровоама, пророк Ахия Силомлянин [336]так говорил с будущим царём. Он надел новое платье, встал на пути одиноко шедшего Иеровоама. Ахия разорвал своё платье на двенадцать частей, и отдал Иеровоаму десять. Две части он оставил себе. И царь понял громко кричащее сердце пророка, не произнёсшего ни слова. Десять из двенадцати колен возвестили о готовности поднять мятеж в поддержку царя и следовать за ним. Лишь два колена остались верными Ровоаму…

Пророк Иеремия [337], горько оплакивавший будущие беды Израиля, не был услышан в стране. Лишь он один знал, что вавилоняне вот-вот займут родную землю, лишь ему было дано услышать будущий великий плач израильтян на реках вавилонских… Он сделал узы и ярмо и возложил их себе на шею, чтобы все могли их увидеть; и так ходил перед изумленными соотечественниками. Другие узы и ярмо он послал в Идумею, в Моавит, в Амону, в Тир и Сидон. Он сказал им, соплеменникам своим, что впереди их ждёт рабство, унижение и скорбь.

Он был не первым из пророков, кто вещал иносказанием… Но Иисус не молчал, Он говорил! Любовь и гнев боролись в нём, и тот, кто видел это, страшился. Мягкий и любящий, сострадательный, чувствительный… Да — но не в эти дни! Он обрушивался на тех, кто был причиной Его гнева, обоснованно и беспощадно, вызывая благоговейный страх остальных.

По дороге из Вифании в Храм он проклял смоковницу… В чём провинилось перед величайшим из людей бедное дерево?

В самом начале года на концах ветвей смоковниц появляются маленькие зелёные шишечки, фруктовые почки — паггим. Из них позже вырастут смоквы, а пока листья и цветы распускаются вместе, постепенно. Не плодоносит смоковница в месяц нисан, только обещание даёт она. Разве не знал этого Иисус? Ведь «ещё не время было собирания смокв».

Не было на той смоковнице паггим. Среди зарождающихся листьев Иисус не увидел будущих плодов. Может, она одичала, точно так же, как розы, превращающиеся в шиповник. Может, просто болела. «И обратившись к ней, Он сказал: отныне да не вкусит никто плода от тебя вовек» [338].

Не о дереве говорил Он. Он кричал в своём сердце, чтобы слышали: смоковница бесплодна, и потому обречена на гибель. Израиль вызван к жизни, чтобы из него произошёл Мессия, Спаситель миру. И вот Он пришёл, а народ не узнал Его, и обрекает на гибель. И будет обречён сам…

Не от гнева и проклятия Его засохло то дерево, от горя, что было в Его сердце!