Олег Фурсин - Барнаша

Что, кроме гнева и скорби, мог испытать Иисус, прибывший в Храм вознести молитву Господу по правде и по душе? Только что Он с учениками, провожаемые толпой почитателей, прибыли в Иерусалим. Сменили дорожное одеяние, омыли пыльные ноги. Он пришёл в Храм проповедовать, но мог ли делать это в столь осквернённом месте? У Сузских врат [330], одолеваемый смесью гнева и печали, Он расстался с толпой, в которой теперь уже были не только почитатели. Были люди, в чьём лице не принимала их столица. С презрением и враждой произносили они: «Это Йэшуа, пророк из Н’цэрет Глиль Хаггойим» [331].

И вот — двор Храма, который пытался Он очистить раньше. И всё повторяется, всё неизменно, как встарь.

Он повторил свою отчаянную попытку. Снова хлопанье бичей, рассыпавшиеся по двору со звоном монеты, крики, бегство животных… Ещё не все люди и животные разбежались с обширной площади Храма, но к Нему изо всех сил уже неслись левиты. Он услышал тихие голоса, вежливые приглашения. Его, но лишь Его одного, звали пройти за ними. На встречу с первосвященником, пожелавшим своими глазами увидеть того, кто стал причиной всеобщего бегства из Храма. Он пошёл за ними. Он всегда хотел одного — чтобы Его наконец поняли. Быть может, среди тех, кто служит Богу, в Храме, можно найти понимание?

В конце концов, Ханан бар Шет не в первый раз повторяет своё приглашение. До сих пор Он не шёл к нему, сам не зная почему. Он не боялся священников, не боялся ни влиятельных саддукеев, ни фарисеев. Рим в лице прокуратора был Ему защитой. До того дня, когда Рим решит, что довольно. Когда префект решит, что Он, Иисус, созрел для роли Бога, принесённого в жертву. Он знал это теперь, после длительного общения с Ормусом, помешанным на солнечных богах. Теперь, после «воскрешения» Лазаря, трудно было бы не осознать, что из него создают легенду. Сочиняют легенду о боге, что воскрешал людей и воскреснет победно, после смерти, сам. Он не мог жертвовать близкими, но знал одно — этому следует помешать. Он, Иисус, не бог. Это нужно было успеть сказать. Так почему же не Ханану, первосвященнику? Тому, кто знает, что есть истинный Бог. Тому, кто служит Отцу Небесному, как и Он, Иисус. Наверное, времени осталось не так уж много.

И приглашение Ханана своевременно. Первосвященник поймёт, что Иисус лишь пророк, пророк Бога праотцев Израиля. Они могут найти выход из той ловушки, что соткали римляне из Его собственной веры и чудесного дара, поместив в эту ловушку и Его любимую, и ещё не родившегося ребенка, и плохо понимающих Его, но дорогих сердцу учеников. Всё это время Он, ведомый Господом, призывал лишь к миру и пониманию. Сострадал, лечил, помогал. И звал к любви. До воскрешения Лазаря, до этого обмана, на который Его вынудили, угрожая расправой с близкими. Лишь этот грех на Его душе. Всё остальное — от Отца Небесного.

Пойми это алабарх, сможет ли он помочь? Вместе прославлять Господа, и Он, Иисус, во Храме и с Храмом! Вне богопротивных выдумок римлян, вне фокусов Ормуса-мастера, вне всего, что претит Ему и оскверняет Его миссию пророка. Что чуждо и ненавидимо Им, хотя ненависти в сердце Его, видит Господь, так мало… Ведь тот, кто мечтает о понимании, должен быть готов к пониманию сам.

Он шёл вслед за левитами, согреваемый надеждой. Они прошли во двор женщин через Красные ворота, потом через Никаноровы ворота, большие ворота из коринфской бронзы, ведущие во Двор израильтян. Левиты, человек десять, лишь с трудом приоткрыли их. Подошли ко Двору священников. Здесь Его дорога должна была бы закончиться, лишь для священных лиц открыт был доступ к жертвеннику.

Один из левитов почтительно обратился к нему:

— Йешуа, пророк из Галиля, может идти далее по приказу Ханана бар Шет, первосвященника. Встреча назначена у жертвенника, первосвященник ждёт. Дым укажет дорогу гостю.

Иисус не успел возразить. Левиты ушли — он сегодня лишил их работы. Разогнал всех желающих выбрать правильную жертву. Чтобы не ошибиться в выборе, нужны левиты, знающие о приметах жертвы куда больше, чем священники. Что отдать на сожжение, что унести из храма, каким должен быть агнец и каким он не должен быть ни в каком случае… Иисус усмехнулся. Неужели дым из кадильниц так уж приятен Отцу? Неужели лишь Он один обречён понимать, как всё это глупо? Лишь Он один во всём Израиле может, имеет право сказать: оставьте всё это! Почему Господь не дал понимания всем своим детям? Не кровь жертв. Не жертвенный дым. Не ваше дикое, кровавое поклонение. Любите друг друга — вот что главное!