Олег Фурсин - Калигула

Но нелепость подобного ответа была очевидна ей. И она засмеялась, не заботясь о том, как ее поймут. Громко засмеялась, от души. Заслужив неодобрительный взгляд Калигулы. Ему хватило для страданий и воспоминания о том, как ласково грек подтолкнул сестру рукой. Словно он имел на это право, безродный нищий! И она еще смеется, негодница!

Шли довольно долго для людей, непривычных к пешим прогулкам. Очевидно было, что идут окольными путями, в стороне от исхоженных троп. Поднимался, крепчал зной. Солнце стало жечь открытые лица. Белым видением возникла вилла на берегу моря. Лазурь неба и вод. Зелень листвы дерев и виноградников. Пение цикад…

Стена, что должна была быть преградой для всех, оказалась весьма доступной. Грек подвел их к ограде, просто отодвинул ветви куста. Отверстие, что открылось за зеленью, было не очень большим. Но вполне достаточным, чтобы попасть вовнутрь. Согнуться немного, пропихнуть плечи.

И все! Они дома, у матери, и никто, кроме них, еще не знает об этом!

— Идите за мной. Я знаю, куда идти.

Грек хмурил брови, озирался.

— И откуда же ведомо тебе это? — Калигула не скрывал негодования. — Если ты не вор, не грабитель, то почему ты это знаешь? Я вижу, жизнь и достояние моей матери в опасности, и надо бы уже звать на помощь!

Грек усмехнулся ему в лицо.

— Жизнь и достояние матери твоей и впрямь в опасности, да не от меня они исходят, юноша. Есть люди в государстве, кому они куда нужнее. Неужели так ты глуп, что не знаешь? Или не хочешь знать?

И, поскольку Калигула промолчал, давясь злостью, грек посчитал необходимым объяснить.

— Агриппина, в отличие от тебя, юноша, нашла меня достойным продолжить занятия мои прежние здесь. Годы молодости моей прошли в изучении свитков, что сложены до самых потолков. Кому и заниматься греческим наследием, как не греку? А то, что служил и служу Тиберию, ей неведомо. Или ведомо, но что прикажешь с этим делать? Куда приятней ей видеть лицо человека мыслящего, которому тюремщиком быть в тягость. Чем того, которого пришлют взамен; кто рад будет притеснять женщину, она же и без того в беде…

Грек не стал ждать ответа, развернулся, деловито двинулся в дом через боковую, неприметную дверь, оказавшуюся незапертой. И, подчиняясь воле этого странного человека, они пошли вслед за ним. Через ряд покоев с бесчисленными свитками на греческом.

Калигула задержался возле одной из полок. Скромного знания греческого хватило, чтобы понять — Софокл, Эврипил и Эсхил приветствуют его в доме матери. Из римских авторов был тут Тит Ливий [92] Тит Ли́вий (лат. Titus Livius; 59 г. до н. э. — Патавиум, 17 г. н. э.) — один из самых великих и известных римских историков. Автор чаще всего цитируемой «Истории от основания города» («Ab urbe condita»), несохранившихся историко-философских диалогов и риторического произведения эпистолярной формы к сыну. , с его «Историей». История Рима от самого основания города; число свитков огромно, наверное, полная книга…

Большего юноша не успел рассмотреть, хоть и загорелись глаза его от восторга и желания обладать. Дядя, Клавдий, он бы мигом разобрался в ценности всего этого пергаментного богатства. Уж он-то знал бы цену каждого свитка, каждого листа, и поделился бы с Калигулой знанием, дядя, он совсем не жадный.

Клавдий звал себя лишь скромным учеником великого историка, Тита Ливия. Это дядя-то! Именно Тит Ливий посоветовал дяде когда-то заняться этрусками, и историей Карфагена он же Клавдия заинтересовал. Сам Октавиан Август считал Тита Ливия другом, равным себе в жизни; а по учености превосходящим многократно. Вот бы с кем поговорить, что там бродячий грек-наглец, неуч!

— Поторопись, защитник, — сказал ему грек. — Не хватало еще столкнуться мне лоб в лоб со слугами, да во главе вашего отряда. Не место мне там, куда я вас направлю, поведешь своих ты. И без того, как начнут думать, как вы сюда попали, обо мне вспомнят непременно. Надо бы позаботиться придумать историю, не хуже гомеровской [93] Гоме́р (др. — греч. Ὅμηρος) — легендарный древнегреческий поэт-сказитель, которому приписывается создание «Илиады» (вероятно, древнейшей книги западной литературы) и «Одиссеи». Примерно половина найденных древнегреческих литературных манускриптов — отрывки из Гомера. …

В нескольких словах он поведал хмурившемуся Калигуле, куда идти. И развернулся к Друзилле.

— Прощай, красивая, — сказал он вмиг зардевшейся от этого слова девушке. — Мне и впрямь не место там, где пребываешь ты. Жаль, конечно, но стоит ли быть философом, пусть и бродячим, да не знать жизни, и злиться на то, что она такая, как есть. Пожалуй, хватит с меня и того, что ты есть в этой самой жизни. Буду помнить и радоваться…