Виктор Вальд - Палач

Лишь иногда, не чаще двух раз в месяц, палача призывали в соседние города на пытки и совершение казней. И каждый раз он с особым старанием выполнял свою работу и за это снискал уважение и признание как местных властей, так и простого люда.

Каждая его казнь оставляла приятное впечатление у народа, ставшего свидетелем этого события, и давала пищу для долгих бесед и пересудов за кружкой хмельного напитка.

Патрик был доволен своей работой. Он искренне радовался новострою и возможности находиться в гуще всех событий, отдавать приказы и видеть, как к нему с огромным уважением относятся убеленные сединой и умудренные жизненным опытом старейшины многих цехов.

К тому же у него в подчинении оказалось немало молодых женщин и девушек. Он умел сделать так, что редкая ночь обходилась без того, чтобы он не пользовал очередную веселушку, затащив ее в укромное местечко. Хотя после этого ему приходилось идти на некоторые уступки, а то и подкидывать избраннице несколько монет.

А уж эти звонкие кружочки у него стали водиться в достатке. Нет, он не обворовывал бюргермейстера и город. Он брал лишь малую часть. Свою. Ведь он честно и много трудился.

Правда, иногда палач косо посматривал на него, но не задавал лишних вопросов. Ведь дело ладилось. Работа продвигалась, и народ был счастлив, оттого что в скучную жизнь Витинбурга ворвался бюргермейстер со своим великим делом, а при нем состоял не менее значительный Патрик.

Только несколько огорчал могильщик Ешко. Иногда доводилось приходить на ночлег в его дом, и могильщик всякий раз, выставляя на стол вино и еду, долго всматривался в лицо молодого человека. И когда тот, усиленно налегая на дармовое угощение, пьянел, настойчиво выспрашивал, как продвигаются работы.

Довольный ответами, Ешко неизменно заключал:

– Значит, скоро золотишко потечет ручейком. За ним вслед потянутся и богатенькие купчишки. Вот будет потеха. Вот будет работа.

Патрик отмалчивался и, хлебнув напоследок вина, отползал в тесную конуру, на выделенную ему могильщиком лежанку.

Завтра будет новый день. Новые заботы и новые дела.

Хейла вся измучилась. Никогда прежде ее хозяин не одевался с такой тщательностью и требовательностью.

Начал он с умывания лица теплой водой. Затем потребовал давно отставленные пахучие мази и жидкости. Он долго и с удовольствием натирал свое большое тело мазью, приобретенной им у знаменитого императорского алхимика Цельмуса. Это была воистину пахучая смесь, настоянная на кастереуме [46]и выделениях из желез цибетовой кошки. К ним добавлялись цветы гвоздики и незабудки. А подмышки и лицо бюргермейстер смочил спиртиусом, в котором был растворен, все тем же Цельмусом, мускус половых желез самца кабарги.

От этих животных запахов воздух в спальне загустел и стал приторно сладким.

Хозяин облачился в шелковую тогу, на которой не могли удержаться ни блохи, ни вши, а затем надел новый камзол вишневого цвета. На ногах его были высокие сапожки с серебряными пряжками и задранными кверху носками. Завершали наряд плащ на бобровом меху и глубокая шапка из бурой лисицы.

На дворе уже вовсю хозяйничала весна, солнечными лучами растапливая серый снег и сгоняя его ручейками с малых возвышенностей. В небе резвились и оглушительно пели лесные птицы. Земля набухла и задышала гнилостью близлежащих болот.

Уж слишком по-зимнему оделся уважаемый бюргермейстер. Но как еще показать себя? Разве что нанизать на пальцы большие кольца с горящими камнями и повесить на грудь огромную золотую цепь с гербом города.

После вчерашнего сообщения, что к городу приближаются знатные ганзейские купцы из самого Любека, Венцель Марцел словно заново родился. Исчезла его растерянность, он весь подтянулся, и голос его зазвучал, как и прежде – властно и уверенно. Теперь он был на коне. На очень крепком рыцарском коне.

Для еще большей уверенности он отпил глоток итальянского вина и, легонько похлопав служанку по крепким ягодицам, поспешил в Ратушу. Здесь Венцель Марцел, гордо ответив на приветствия заседателей городского совета и служащих одним лишь кивком, сел в свое высокое бюргермейстерское кресло и окинул взглядом зал.

О Господи, о каких пустяках говорили сейчас эти людишки! Им не дано понять и осмыслить всего, что задумал славный Венцель Марцел.

Почувствовав это, заседавшие постепенно умолкли и уставились на своего бюргермейстера.

А тот не спешил со своим драгоценным словом.