Томас Кенилли - Список Шиндлера

Оскар обратился с жалобой к знакомому из Инспекции по делам армии.

– К шефу полиции обращаться не имеет смысла, – сказал тот. – Они ведут совсем другую войну, чем мы.

– Но я должен поберечь своих людей, – сказал Оскар. – Я хочу, чтобы они жили в моем собственном лагере.

Эта идея развеселила собеседника.

– Куда вы засунете их, старина? – спросил он. – У вас же нет столько места.

– Если я найду площади для постройки бараков, – спросил Оскар, – вы подпишете письмо в поддержку этой идеи?

Получив согласие, Оскар позвонил пожилой паре Вельских, которые жили на Страдомской: не согласятся ли они выслушать некое предложение касательно участка их земли, примыкающего к его фабрике? Он готов приехать за реку, чтобы повидаться с ними. Вельские были очарованы его манерами. Поскольку Шиндлер не слишком любил торговаться, он начал с того, что сразу же предложил им предельную цену. Они угостили его чаем и, не в силах прийти в себя от восторга, позвонили адвокату, чтобы тот поскорее подготовил бумаги, пока Оскар не передумал. Покинув их апартаменты, Оскар по-приятельски заскочил к Амону и сказал, что собирается поставить в Плачуве что-то вроде дополнительного лагеря на своем собственном фабричном дворе.

Амон был полностью захвачен этой идеей.

– Если генералы СС согласятся, – сказал он, – можешь всецело рассчитывать на мое сотрудничество. Если только ты не захочешь утащить моих музыкантов и мою горничную.

На следующий день на Поморской состоялась встреча с оберфюрером Шернером, где были поставлены все точки над «i». И Амон, и генерал Шернер не сомневались, что Оскар сможет оплатить все счета для сооружения нового лагеря. Их убедило в этом его замечание чисто производственного характера: «Я хочу создать моим рабочим такие условия, чтобы полностью использовать их как рабочую силу». Они воспринимали его как хорошего парня, которому свойственно легкое вирусное заболевание в виде симпатии к евреям. Это мнение в полной мере соответствовало теории СС, что еврейское влияние настолько опутало весь мир, что может добиваться удивительных результатов, – вот и герр Оскар Шиндлер достоин жалости, как принц, превращенный в лягушку. Но свою болезнь он обязан оплатить.

Распоряжения обергруппенфюрера Фридриха-Вильгельма Крюгера, шефа полиции генерал-губернаторства Шернера и Чурды основывались на правилах, сформулированных отделом концентрационных лагерей генерала Освальда Пола из Главного административно-хозяйственного управления СС, хотя лагерь в Плачуве не подчинялся непосредственно отделу Пола. Основные требования к подобным дополнительным трудовым лагерям СС заключались в возведении ограды не менее девяти футов в высоту, сторожевых вышек на определенных интервалах друг от друга – в зависимости от периметра ограды, а также туалетов, бараков амбулатории, зубоврачебного кабинета, душевой и вошебойки, парикмахерской, продуктового склада, прачечной, административного помещения, казармы для охраны, конструкция которой должна быть получше, чем у бараков, и прочих дополнительных строений. Амон, Шернер и Чурда пришли к выводу, что Оскар пойдет на такие расходы из чисто экономических соображений… или в силу каббалистического заклятия, под властью которого он находится.

И даже в этом случае предложение Оскара устраивало их. По-прежнему еще функционировало гетто в Тарнуве, в сорока пяти милях к востоку, и в случае его ликвидации население гетто придется размещать в Плачуве. А сюда и без того постоянно прибывали тысячи евреев из shtelts Южной Польши. Дополнительный лагерь на Липовой позволит снизить уровень напряжения в Плачуве.

Кроме того, Амон понимал, хотя и не счел нужным поставить в известность шефа полиции, что снабжать лагерь на Липовой продуктами в соответствии с тем минимумом, который предписывался директивами генерала Пола, вовсе не обязательно.

Амон, стрелявший в людей с порога дома, не сомневался в существовании официальной точки зрения, подразумевающей, что определенный уровень истощения должен иметь место в Плачуве. Он уже спускал некоторую часть пищевого рациона на рынке в Кракове через своего агента, еврея Вилека Чиловича, поддерживавшего связи с управляющими предприятий, купцами и даже с ресторанами в Кракове.

Доктор Александр Биберштейн, ныне сам узник Плачува, подсчитал, что ежедневный рацион в лагере колебался в пределах от семисот до тысячи калорий в день. К завтраку заключенные получали пол-литра черного «эрзац-кофе», отдающего желудевой горечью, и кусок хлеба грубого помола весом сто семьдесят пять граммов – восьмую часть круглой буханки, которую дежурный каждый день приносил в барак из пекарни. «Кому этот кусок? А кому этот кусок?» В полдень полагался суп – морковка, свекла, заменитель саго. Порой он бывал чуть погуще, день на день не приходился. Пища чуть получше прибывала в лагерь с рабочими партиями, которые возвращались каждый вечер. Под курткой можно было спрятать маленького цыпленка, французскую булку засунуть в штанину. Однако Амон старался предотвратить контрабанду, заставляя охрану обыскивать каждую рабочую партию, которая в сумерках выстраивалась перед административным корпусом. Он не хотел, чтобы посторонние факторы мешали естественному истощению контингента. Пресекал он и дуновения идеологических ветров, которые могли бы помешать его сделкам, проворачиваемым через Чиловича. Он считал, что если Оскар в самом деле заберет тысячу евреев, то пусть уж кормит их за свой собственный счет, не рассчитывая на регулярную поставку припасов со складов Плачува.