Томас Кенилли - Список Шиндлера

Они стояли тесно прижавшись друг к другу, и все были расстреляны выстрелами в упор.

Ночью украинцы погрузили трупы на тележки и закопали в лесу у дальнего склона горки.

Обитатели лагеря внизу также слышали звуки выстрелов в ходе этой первой экзекуции, после которой холм получил богохульное название «Х…вая горка». Кое-кто пытался убеждать себя, что там, наверху, были расстреляны партизаны, несгибаемые марксисты или сумасшедшие националисты. Их не касается, что происходит там, наверху! Если вы повинуетесь приказам и распорядку дня в пределах колючей проволоки – вы там никогда не окажетесь!

Но наиболее здравомыслящие из рабочих Шиндлера, проходя по улице Велички мимо кабельной фабрики и поднимаясь в Заблоче, к ДЭФ, – они-то знали, почему заключенных из тюрьмы расстреливают именно под стенами старого австрийского форта на холме, почему эсэсовцев не волнует: попадутся ли кому-нибудь на глаза грузовики, услышат ли выстрелы в Плачуве. Просто СС не рассматривало население лагеря как возможных свидетелей. Если бы немцы задумались, что когда-нибудь может состояться суд над ними, что кто-то будет давать свидетельские показания – они бы завели женщин подальше в лес. И еще Оскар понял: Чуйова Гурка представляет собой органическую часть Плачува, и всем – и тем, кого доставляют на нее в грузовиках, и тем, которые обитают за проволокой у подножия холма, всем им вынесен один приговор.

Первый раз, когда комендант Гет, выйдя из дверей своей резиденции, убил случайно попавшегося ему на глаза заключенного, еще можно было считать, как и первый расстрел на Чуйовой Гурке, единичным случаем, не имеющим ничего общего с упорядоченной жизнью лагеря. Но скоро расстрелы на вершине холма стали привычным явлением, как и утренний ритуал Амона.

В рубашке, галифе и сапогах, на которые вестовой наводил ослепительный глянец, он появился на ступенях своей временной резиденции. (На другом конце лагеря уже возводилась новая и лучшая.) Если позволяла погода, он был без рубашки, ибо комендант любил солнечные лучи. Но в данный момент он стоял в той же рубашке, в которой поглощал завтрак, с биноклем в одной руке и снайперской винтовкой в другой. Он неторопливо осматривал район лагеря, работы в каменоломне, заключенных, толкающих и тянущих вагонетки по рельсам, которые пролегали недалеко от его дверей. Тот, кто осмеливался поднимать взгляд, успевал заметить только дымок сигареты, которую он держал зажатой в губах, как свойственно человеку, чьи руки заняты подготовкой рабочего инструмента к работе.

В первые же дни после прибытия в лагерь Амон пристрелил заключенного, который, как ему показалось, недостаточно активно толкал вагонетку с камнем. Никто не мог понять, почему Амон выбрал именно этого заключенного – и комендант вовсе не собирался письменно излагать мотивы своих действий. Выстрел с порога вырывал человека из группы, которая тянула или толкала вагонетку, отбрасывая его на обочину. Остальные застывали на месте, в ожидании неминуемой бойни мышцы у людей сводили судороги. Но Амон, хмурясь, махал им рукой, как бы давая понять, что в данный момент он удовлетворен качеством работы, которого ему удалось добиться от них…

Кроме жестокого обращения с заключенными, Амон также нарушил одно из обещаний, которое он дал предпринимателям. Оскару позвонил Мадритч и предложил выступить с совместной жалобой. Амон сказал, что не будет вмешиваться в дела предприятий. Формально он действительно не вмешивался в них. Но он срывал работу одной смены за другой, часами держа всю массу заключенных на Appelplatz в ходе проверки. Мадритч упомянул случай, когда в одном из бараков была найдена картофелина, и всех обитателей его подвергли публичной порке перед всеми заключенными. Когда нескольким сотням человек приходится спускать штаны и нижнее белье, задирать рубашки и получать по двадцать пять ударов кнутом каждому, можно представить, сколько это отнимает времени. К тому же, по правилам, введенным Гетом, каждый заключенный должен был сам считать количество ударов, которые ему наносил один из украинцев-надзирателей. Если жертва сбивалась со счета, все начиналось сначала. Таким образом, очередная смена являлась на швейную фабрику Мадритча с опозданием на несколько часов, не говоря уже о Липовой, где располагалась фабрика Оскара. К тому же люди прибывали в потрясении, в подавленном состоянии, неспособные работать. Они шепотом пересказывали друг другу, что сегодня сделал Амон, или Шейдт, или Йон.