Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо

Караваджо перевел взгляд с посредственных полотен на того, кто стоял в полутьме перед ним. «Да, он упомянул о ереси вроде бы в шутку, но это не значит, что он не засмеется, видя, как я корчусь на костре. Рядом с ним ощущаешь жар, как от пламени».

– Все дело в глазах, не правда ли? – продолжал делла Корбара. – Ведь ваш секрет в этом? Ни выразительных жестов, ни молитвенного экстаза на лицах, обращенных к небесам, как у этих богомазов, – он, не моргая, глядел Караваджо в лицо. – На ваших картинах святые мученики слишком много думают. А ведь их дело – страдать. Иначе, знаете ли, и прихожане в церквях тоже начнут задумываться.

Монах вышел на ярко освещенную лестничную площадку.

– Так о чем же думают ваши святые в свой смертный час? – он сощурился от солнца. – В галерее дель Монте я видел и ранние ваши полотна – ну, те, с хорошенькими мальчиками. В отличие от святых, прославляющих свое мученичество, они, похоже, стонут по другим причинам. Благородным рыцарям ордена Святого Иоанна такие картины, пожалуй, пришлись бы по вкусу.

Караваджо, который с притворной внимательностью изучал картины на стене, живо обернулся к инквизитору. «А вот и ловушка!»

– Говорят, вам собираются заказать изображение Иоанна, святого покровителя рыцарского ордена, – инквизитор жалостливо улыбнулся углом губ.

– Впервые об этом слышу. Мне заказали портрет великого магистра.

Делла Корбара устало потер брови.

– Доктрина святой церкви применима к образам святых, а не к портретам старых хвастливых вояк. В нашем случае это означает, что лишь вольное толкование библейских сюжетов можно счесть ересью.

Горло Караваджо сжалось. В Риме его искусство поносил Бальоне – но лишь в качестве светского критика искусства. Из-за этого болвана заказчики отвергли картины Караваджо, но ему самому обвинение не грозило. Теперь его творчество будет оценивать инквизитор.

– Ересью? Но почему?

– Как только напишете святого, попадете ко мне в руки. Доказать, что картина нарушает постановления Тридентского собора, – раз плюнуть. И вот тогда у меня появятся к вам вопросы о поведении рыцарей и их предводителей. И я не дам дальнейшего хода своим впечатлениям от вашей живописи только в том случае, если получу на эти вопросы удовлетворительные ответы.

Мурашки побежали по спине Караваджо от страха за Виньякура, Мартелли, да и за себя самого. «Если рыцари прознают, что он доносчик святой инквизиции, ему конец». Делла Корбара кивнул, словно прочел на лице у Караваджо эти тревожные мысли.

– Для святой инквизиции большой удачей будет получить над рыцарями чуть больше, власти, дабы обуздать их своеволие. Уж слишком этот орден богат, – инквизитор пошел вниз по широкой лестнице.

Караваджо последовал за ним неверными шагами, держась за полированные резные перила.

– Конечно, и вас, кроме избавления от еретического костра, ждет некая благодарность. Видите ли, я непосредственно подчиняюсь главе святой инквизиции, – продолжал делла Корбара. – Кардиналу-племяннику Шипионе.

Караваджо чувствовал себя овцой, которой в бок вонзились волчьи зубы. Неужели Шипионе послал его на Мальту для того, чтобы он шпионил за рыцарским орденом?

– Все мы люди, и каждый из нас – на полпути между зверем и ангелом, маэстро Караваджо, – инквизитор за руку проводил его до самого низа последнего пролета. – Моя задача – помочь подняться тем, кто пал слишком низко. Если я и прошу вас о чем-то, то лишь для того, чтобы спасти души заблудших грешников. Великий Данте доказал, что справедливость Господня безгранична. Нет спасения, писал он, даже добросердечному человеку, если ему случается согрешить. Грешник – это грешник, и суждено ему вечно гореть в аду, даже если порой он и проявляет добродетель.

Караваджо споткнулся. Инквизитор подхватил его под руку с неожиданной силой – и улыбнулся, когда увидел, что художник это заметил.

– Однако же наша близость к зверям заставляет инквизицию отталкиваться от презумпции виновности. Я провожу расследование и, если не получаю результата, пытаю обвиняемого, пока он не закричит: «Вина моя!» Тогда презумпция виновности снимается.

– Снимается только признанием.

– Ну, невиновных людей не существует, – монах сжал его руку выше локтя. – Если вы добрый христианин, вам нечего меня бояться. Вы что, хотите писать портреты этих головорезов из ордена всю жизнь? – он подошел ближе. Его дыхание коснулось щеки Караваджо. – Вы о чем-то осведомлены, я узнаю этот запах.