Миро Гавран - Юдифь

В то же время они были какими-то еще более растерянными и жалкими, чем прочие горожане.

Иоаким заговорил, не желая терять ни минуты:

— Ты и в самом деле так хороша, как мне рассказывали. Ты красивее всех женщин, которых я когда-либо видел в своей жизни. Мне все о тебе известно. Ты вдова, и все говорят, женщина порядочная, умная и решительная. Я знаю, как ты два года соблюдала траур по своему покойному мужу. И потому полагаю, что только тебе, женщине избранной и возвышенной, по силам избавить от гибели наш народ.

При этих словах меня бросило в дрожь.

Мелькнула мысль, что и у него от жажды помутился разум, если он верит, что одна-единственная женщина может своими слабыми силами принести спасение всему народу

Градоначальник Озия глубоко вздохнул и сказал ему:

— Скажи ей все. Изложи свой замысел, хотя мне и кажется, что он обречен на неудачу.

— А у тебя есть лучший? — спросил его Иоаким.

— Нет.

— Тогда попытайся и ты поверить в то, в чем я убежден. Даже чудо становится возможным, если опирается на веру.

И, повернувшись ко мне, первосвященник Иоаким продолжил, не спуская с меня ледяного взгляда:

— В городе вот-вот разразится бунт. Жителям Ветилуи нужна надежда, надежда и спасение. Допросив Ахиора, мы многое узнали об Олоферне. Он не только хитрый и коварный полководец. Он ценит прекрасное, любит искусство, подчиненные его боятся и почитают, потому что он не проиграл ни одной битвы. Он оказался предусмотрительнее и мудрее всех своих врагов.

Военным делом он занимается с юности, и нет мужчины, который мог бы его перехитрить. Но вот женщина… Прекрасная женщина, такая, как ты… Мужчина, который провел жизнь в седле, увидев в военном лагере женское лицо необыкновенной красоты, такое, как твое, может забыть обо всем — об осторожности, о том, что кругом враги… Он может влюбиться, предаться… наслаждениям… он может просто подставить свою голову под удар меча. Возможно, тебе удастся путем обмана обезглавить это огромное ассирийское войско и добыть свободу для своего народа.

Я замерла от ужаса. Не кто иной, как сам первосвященник Иоаким, уговаривал меня осквернить свое тело, предаться греху с худшим врагом моего народа.

— Но я не в силах совершить такой грех, — с трудом вымолвила я.

Первосвященник нахмурился.

Очевидно, ему не понравилось, что я противлюсь грехопадению. А ведь его ремесло и заключалось в том, чтобы отвращать людей от греха.

— Ты думаешь только о себе. Но речь идет о спасении всего нашего народа. Тысячи женщин, тысячи детей могут погибнуть. Подумай, что есть больший грех: допустить истребление всего иудейского народа или разрешить вдове, не девице, но вдове, сблизиться с мужчиной, околдовать его своей красотой и убить.

— Но где я возьму столько сил, столько отваги?

— Молись Богу, и он даст тебе и силы, и доблесть. Здесь, в городе, ты все равно погибнешь. А если пойдешь в лагерь к Олоферну, быть может, спасешь и себя, и нас. В любом случае ты вернешь горожанам надежду. Сейчас они живут без надежды, в унынии, а это богопротивно. Отвечай же мне, что ты предпочитаешь — спасти свой народ или похоронить его. Я не могу тебя принудить ни к первому, ни ко второму.

Наступило тяжкое молчание.

Иоаким и Озия смотрели на меня так, словно от меня зависели их собственные жизни.

И я подумала: в какое же отчаяние погружены эти два высших сановника, если им пришлось обратиться за спасением к слабой женщине. Поистине, они были достойны сожаления.

Я попыталась встретиться взглядом со своей служанкой, но она опустила глаза.

Решение было предоставлено мне.

Удары сердца отдавались у меня в ушах. Я поняла, что каждое мое слово будет невероятно весомым, а также и то, что не стоит давать скоропалительного ответа. Поэтому я сказала:

— Сказать «да» или сказать «нет», не побеседовав с Богом, было бы неразумно. Лишь после молитвы я приму решение, которое смогу осуществить с верой в его справедливость. Разрешите мне провести в молитвах этот день и предстоящую ночь. Завтра в полдень я сообщу вам свой ответ.

Иоаким долго молчал.

Казалось, он был разочарован тем, что я не ответила ни «да», ни «нет», но оставила его томиться неизвестностью.

Наконец, первосвященник кивнул головой в знак согласия, не преминув, однако, заметить:

— Надеюсь, что Олоферн окажется таким же терпеливым, как и я.

В течение следующего дня я мысленно прожила всю свою жизнь и припомнила предзнаменования, указывавшие на то, что я избрана для высшей цели.