Тимур Ибатулин - «Простая» человеческая жизнь. Целиком

На больничной койке лежать, это тебе не дома на кровати… и простыни вроде чистые, да не те и матрас мягкий, но потеешь от него. Александр Михайлович положил на тумбочку томик Паустовского и попытался встать. Тело не восстановилось полностью после операции, а еще и затекло… «Вместо дела одно сопение», — вслух прокряхтел он. В палате никого не было, и можно было позволить себе маленькую слабость, и дед продолжил: «… на коня…, у-ух, не… ся–а–дешь!»

— Вам помочь? — спросили за спиной, и одновременно ухватили под мышки крепкими руками, мягко приподняли, помогли встать на ноги.

Александр Михайлович повернулся, увидел… парня лет семнадцати.

— Тебя как зовут?

— Саша.

— Ох, — вздрогнул дед, — и меня Александром кличут. Спасибо тебе, помог старику. А ты, здесь, с чем?

— Спортсмен я, самбист. Рванул соперника неудачно и… — смутился Саша, — вот, теперь здесь…

Александр Михайлович далее спрашивать не стал, да и к чему? Отделение урологии, и так понятно.

— Ну, теперь нас точно путать будут. Точнее мы путаться будем, как только по имени позовут или еще хуже — по фамилии вызывать станут, как в школе: «Иванов к доске!»

— А, «Иванов» Ваша фамилия? — улыбнулся парень.

— Нет, — улыбнулся дед, открыто протянул руку, — Климентьев, Александр Михайлович, прошу любить и жаловать!

Собеседник пожал руку, предложил: «А, Вы зовите меня Шурик, и ни кто нас не спутает! Я и врачей попрошу…

— Не солидно, как–то… Полностью–то, как?

— Александр Сергеевич… Пушкин, — запнулся на последнем слове парень.

Александр Михайлович вздрогнул, немного затвердел лицом:

— Это, что шутка?!! Как–то не уместны, п-побные…

— Я и сам так думаю, — перебил Шурик, — но это… не шутка. Это неприятность по жизни, Вы, только не смейтесь! Мой прадед имел фамилию Сыпушкин, ударение на первом слоге. Его, кстати, за это в детстве дразнили. Сосед по двору, Колька Аршинов, проиграл гривенник мальчишкам, жившим на втором этаже дома–булочной, на Ямской.

Дом, деревянный, двух этажный такой. Снизу из кирпича. На первом этаже булочная, а второй бревенчатый…

— Да понял я, рассказывай дальше! — Александр Михайлович, смущенно почесал затылок. В уголках его глаз давно прятался смех, он был человек слова, и пока держался. Шурик неправильно истолковал смущение:

— Тогда много таких домов было. Да этот дом и сейчас стоит! Колька поспорил, что обгонит прадеда на велосипеде. Велосипеды, тогда особые были — спереди огромное колесо, а руль… — Шурик уловил искрение в глазах собеседника и смутился, — …знаете какие тогда были?

Александр Михайлович знал, но ободряюще кивнул «продолжай мол».

— Ну, что говорить — Колька проспорил конечно. Отдал ребятам гривенник, повернулся к прадеду: «У-уу, Сыпушкин! Я тебе этого так не спущу!» А за спиной уже радостно вопили: «Ха! Усы Пушкина, Усы П–пуш–кина!» С этими усами… Про «Усы» я расскажу позже, веселая, но длинная история. Так, на чем я остановился?

— На «усах», — прыснул в седую бороду Александр Михайлович, — на «усах» ты остановился, и никак не сойдешь с них Александр Сергеевич Пушкин!

— О, точно! Мой дед был большой…

— Погоди, ты же говорил прадед?! — перебил Александр Михайлович, он почти запутался в истории с «Пушкиным».

— Все правильно. Но ведь у меня должен быть еще и дед! Так вот, дедушка был большой поклонник великого поэта, а отец очень любит деда…

— Так ты Сыпушкин?

— Нет, — грустно сказал Шурик, — я, как раз, Пушкин… Дед в больнице лежал, когда отец паспорт получал. Папа деду подарок решил сделать — исправил фамилию на Пушкин. Дед выписываться собирался и чуть заново не слег, а фамилия осталась. Хуже другое: папу Сергеем зовут, а меня в честь прадеда Александром нарекли…

Вот и хожу. Всем объясняю: «что я, Александр Сергеевич Пушкин, не Пушкин», — Шурик развел руками и рассмеялся.