Костас Варналис - Подлинная апология Сократа

§ 8. Придя в мой дом, вы увидели бы висящие на стене иконы, зажженные лампады и наши свадебные венцы в жестяном футляре. А в церкви вы увидели бы, как я целую руку попу. Чего же вам еще было нужно? Какое вам дело, верил я или не верил! Достаточно того, что я казался верующим. Я разрешал Ксантиппе вешать эту дребедень на стену, потому что не хотел с ней скандалить и подавать плохой пример детям (когда вырастут, пусть делают, что хотят). Я целовал руку попу на людях, чтобы позлить его. «Ну и ну! Этот негодяй перещеголял меня в ханжестве», — думал он про себя.

§ 9. Я говорил, что во мне живет некий «демон», мной руководящий. Я вынужден был так говорить, чтобы простаки могли как–нибудь уразуметь, почему мой ум выше других умов! Это вовсе не значит, что я разрушал религию. Существует так много маленьких богов (целый муравейник), которым мы не знаем ни счета, ни имени. И если в каждом источнике, в каждом дереве, в каждой дыре гнездится по одному божку, то почему ему не гнездиться и в Сократе, который, право же, представляет собой более достойное жилище для богов, чем какая–то каменная глыба, или водоем, или головешка из печки, или вообще любая дыра? И если в любого безумца может вселиться какой–нибудь бог, чтобы стать причиной его безумия, то почему бы не вселиться богу в мудрого Сократа, чтобы сделать его еще мудрее? И если все болезни, и пьянство, и сон, и сновидения, и смерть, и даже насморк и кашель — боги, то почему же не может быть богом… Ирония?

§ 10. Допустим, что мой «демон» был новый, боженькин сыночек. Любой кастрированный поп с Востока приносит и подсовывает вам то одного, то другого беспутного бога, как Сабазия, Котитто, Афродита, и вы поклоняетесь им с радостью. Если для таких богов вы надеваете юбки и кружевные панталончики и танцуете, словно бесноватые, качая животом и бедрами, как женщины, если вы находите богоугодным делом посвящать своих рабынь и рабов и даже дочерей и самих себя Афродите, Палладе и Аполлону и отдавать «священную плоть» охотникам до нее, чтобы подрабатывали н дармоедничали проповедники, Эвмольпиды и всякое поповское отродье, то чем же провинился кроткий мой «демон», который сидел себе тихо и смирно и толкал меня на поиски Справедливого, не обходя народ с подносом и не требуя себе ни храмов, ни жертв? Он даже не заставлял вас спускать штаны ради него. И в конце концов после моей смерти он ушел бы со мной, чтобы не возвращаться больше в проклятую вашу страну!

§ 11. Вот что сейчас думают самые хозяйственные из вас: «Праздную триста дней в году, пьянствую, валяюсь в грязи, избиваю жену, обворовываю церковную кружку, торгую контрабандой, обманываю покупателей, даю ложные клятвы, шпионю и никого не» трогаю! Я не хожу проповедовать другим безбожие. Я могу не верить. Но толпа! Эти отвратительные земляные черви, эти замасленные портовые крысы, эти изголодавшиеся базарные собаки — кто их сдержит, если они потеряют веру в бога? Пусть сперва станут культурными. Но покамест дело до этого еще не дошло… Ведь Религия — основа отечества и нравственности. Толпа, лишенная страха божия, бросится на чужие деньги, имущество, «труды» и посадит на кол своих сторожей!..» Невыгодно! Вы не хотите, чтобы вам подражала толпа. И вот вы бросаете к ее ногам жалкий мой труп, чтобы она не забывала, что безбожие — величайшая провинность…

§ 12. Но я разрушал «нравственность»! Развращал детей! Каких детей? Всем моим ученикам далеко за сорок. И не «ученики» они вовсе, а мои друзья… Если дети и бегали за мной, то я не мог их прогнать! Детям нужны смех и шутки. Философствования и тому подобных вещей они не терпят: они дразнят учителя, им надоедает школа, и они из нее удирают. Вы говорите, я им внушал, что они имеют право связывать и бить своих отцов, когда те пьянствуют, транжирят деньги на азартные игры и женщин, впадают в детство и сходят с ума. Это я говорил не детям. Это я говорил отцам! Здесь, по–моему, есть какая–то разница!

§ 13. Вы скажете: «А Алкивиад? Не был ли твоим учеником Алкивиад?» Но кто мог удержаться от искушения иметь его своим учеником! Красивый мальчик, богатый, живой, из первейшей семьи, немного сумасбродный, капризный, неукротимый чертенок, умнейшее дитя Афин! О, он гораздо сильнее меня! Около него я упражнял свою душу и учился побеждать страсти и не смущаться перед богатством, красотой и молодостью… Итак, я был его учеником, а не он моим. В конце концов, дошло до того, что я начал верить, а потом и заявлять во всеуслышание, что духовная любовь — стало быть, не физическая — очищает душу и рождает идеи. Поэтому я кричал, что необходимо закрыть храмы Афродиты и кабачки. Э! Тогда разгневались общественные казначеи и попы, потому что уменьшались их доходы. И обвинили меня… в желании разрушить греческую семью!