Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури

– Прогулка… – Шмуэль понял, что улыбается, – мама приедет… – это был их секрет, как и говор, который близнецы предпочитали, между собой. Они отлично знали голландский и французский языки. Мама говорила с ними по-английски. Мальчики давно поняли, что отцу не нравится их болтовня, как презрительно называл язык профессор Кардозо. При взрослых Иосиф и Шмуэль разговаривали, как все остальные дети. Даже с Маргаритой они переходили на французский язык, с тех пор, как сестра подросла, и тетя Элиза начала учить ее чтению. Их слова оставались тайной, такой, как еженедельные приезды мамы.

В Ботанический сад, или в бывший парк Кардозо евреям вход запретили. Они с мамой гуляли по набережным, кормя уток. Мама всегда привозила имбирное печенье, в бумажных пакетиках. Пахло от нее привычно, знакомо, сладкими пряностями, и чем-то медицинским. Она покупала в булочной хлеб, Иосиф и Шмуэль бросали куски птицам. Они сидели, привалившись к маме, держа ее за руки. Тетя Элиза, с Маргаритой, в это время ходила в церковь. Мальчиков она туда, обычно, не брала, но Иосиф и Шмуэль знали, как вести себя в соборе. Мама говорила, что надо уважать любую веру:

– Тем более, Маргарита христианка, – пробормотал Шмуэль, – и тетя Элиза тоже. Папа ест свинину, и мы едим… – из коридора потянуло жареным беконом, старший брат заворочался. Шмуэль, весело, сказал:

– Aujourd’huimakomt.

– Iksouviens… – Иосиф потер кулаками глаза :

– Кажется, сосиски на завтрак… – если дело не касалось мамы, они могли говорить и привычным образом. Посмотрев на циферблат, Иосиф скомандовав:

– Буди Маргариту, проследи, чтобы она зубы почистила. Я в умывальную… – старший брат потянулся. Шмуэль фыркнул: «Всегда я».

На завтрак, действительно, ожидались сосиски. Элиза, в домашнем, хлопковом платье, в фартуке, стояла над медной сковородой, с лопаточкой. Дельфтская плитка, на полу, блестела чистотой. В днища старинных кастрюль, развешанных на стене, можно было смотреться.

Элиза каждый день меняла кухонные полотенца и занавеску на окне, приводила в порядок шкафы, подстригала розы в саду, и следила за грядкой, с травами. Давид не любил беспорядка. Когда они переехали в особняк, отказавшись от квартиры на Плантаж Керклаан, профессор Кардозо, недовольно, пройдясь по комнатам, обернулся к жене:

– Она… – муж поморщился, – все запустила, неряха. Будь любезна следить за домом, как полагается… – Элиза следила.

Особняк был гораздо больше квартиры. Ей приходилось полировать дубовые полы, чистить старинные ковры, прошлого века, натирать до блеска серебро, проветривать постели. Муж настаивал, что простыни и наволочки надо менять раз в неделю. Давид проверял, положила ли Элиза саше, в комод. Он говорил, что влажная уборка, два раза в день, является залогом детского здоровья.

– Особенно сейчас, во время цветения… – профессор поднимал ухоженный палец, с золотым перстнем, – везде пыльца. Может развиться сенная лихорадка…

– Шмуэль чихает, – озабоченно подумала Элиза, – он и в Мон-Сен-Мартене чихал, в июне. Это сирень, должно быть… – женщина выглянула в окно, – в замке, в саду, она растет. Росла… – Элиза, едва сдержала слезы: «Здесь ее тоже много».

Она получала письма от доктора Лануа, из рудничной больницы. От замка и садов остались одни развалины. Вермахт использовал стены, как полигон, для танковых и артиллерийских частей:

– Однако подвал не тронули, мадам Кардозо, – писал доктор, – и туда даже можно спуститься. Правда, это довольно рискованно. Мы накрыли ваши семейные картины холстами. Надеемся, что живопись не пострадает. Не беспокойтесь за мебель, ковры и шпалеры. Все, что немцы хотели выставить на аукцион, находится в домах шахтеров, и будет вам возвращено, после войны… – Элиза спросила у врача о его коллеге, докторе Гольдберге, но Лануа о судьбе месье Эмиля сведений не имел.

Элиза перекрестилась:

– Иисус, Мария, уберегите его от всякой беды. Помогите несчастным, страдающим в Мон-Сен-Мартене… – она, робко, сказала мужу о концентрационном лагере. Давид удивился:

– Люди работают. Немцы их содержат, кормят. Надо быть благодарными, Элиза, что они вообще нашли себе занятие, учитывая распоряжения правительства… – евреев уволили из государственных учреждений, запретили держать юридические и медицинские практики, или работать в нееврейских газетах.

– Еврейских изданий не осталось… – Элиза бросила взгляд на газетный лист. Немцы атаковали Советский Союз. В воскресенье, на семейной прогулке, мальчики спросили отца, о торжественных маршах, несущихся из репродукторов. Давид огладил ухоженную бороду: