– Все знают, кто такая мамочка. Но никто, никогда не донесет немцам… – мадам Дельпи с дочкой ходила в гости к женам шахтеров. Им открывали заднюю комнату или кладовую. Под холщовыми чехлами стояла мебель из замка, хранились ковры и шпалеры. Маргарита слышала голоса хозяев:
– Мадам Кардозо, пожалуйста, не беспокойтесь. После войны мы отстроим замок. Переедете туда с мадемуазель Маргаритой… – молитва закончилась, девочка соскочила со скамейки. Сегодня была суббота, выходной. Мать уезжала в Льеж за провизией, а они с дядей Виллемом убирали приют. Девочка подхватила банку с фруктовым сиропом. Серые глаза дяди весело взглянули на нее:
– Дай мне хотя бы ложку забрать, милая… – Маргарита ждала конца войны, чтобы отрастить косы. Два раза в месяц в умывальной мать наголо стригла ее кудрявые, черные волосы и мазала голову зеленкой. Девочка со вздохом посмотрела на братьев:
– Им хорошо, они светловолосые… – дети шумели на кухне, журчала вода в кране. Виллем вышел в переднюю. Сестра стояла перед зеркалом, в поношенном сером пальто, в крепких ботинках. Насадив шляпку на золотистые волосы, Элиза взяла саквояж:
– Я к вечеру вернусь, как обычно. На обед рагу из мясных обрезков… – она коротко усмехнулась, – девочки пюре сделают, рисовый пудинг… – Виллем, наклонившись, поцеловал нежную щеку:
– Ты осторожней, пожалуйста.
От сестры пахло знакомо, лавандой. Она кивнула: «Не беспокойся».
Священник открыл дверь, поежившись от утреннего холодка:
– Она к причастию не подходит, я видел. Почему? Но не спросишь у нее… – Виллем перекрестил узкую спину в сером пальто. Сестра забирала с почты письма и выходила в эфир с передатчика, хранящегося под полом маленькой квартирки в рабочем квартале Льежа:
– Это опасно… – вздохнул священник, – но мне туда ездить еще опаснее. Здесь дети, два десятка, мальчишки кузины Эстер, Маргарита. Отец Андре старый человек, я за них ответственен. Одному Гамену можно бегать по округе… – в ошейник собаки вкладывали записки для Монаха. Виллем понятия не имел, кто это такой. Сестра туманно заметила:
– Чем меньше о нем знает людей, тем лучше… – Виллем согласился. В газетах писали, что немцы все еще окружают Москву, но в Северной Африке Роммель терпел поражения.
– Раньше через ирландцев можно было с Лондоном связаться… – достав из кармана рясы мешочек с табаком, Виллем свернул папироску, – а теперь мы, как на острове. Отец Андре сказал, что Элиза все равно, что вдова. Впрочем, они и не венчались с Давидом… – огибая угол церкви, белого мрамора, Элиза оглянулась. Брат покуривал, прислонившись к косяку двери:
– Если бы он знал… – морозный воздух обжигал щеки. Элиза с отвращением посмотрела на нацистские флаги у входа в бывший клуб:
– Если бы он знал, что меня отлучили от церкви… – отец Андре развел руками:
– Посмотрим, что дальше будет. Пока молитесь, раскаивайтесь в смертном грехе, в убийстве невинного существа… – отлучение мог снять епископ, но, по мнению отца Андре, прошло слишком мало времени.
Элиза наступила на изморозь, на булыжниках мостовой, голова немного закружилась. Она остановилась, подышав:
– Это дитя у нас никто не отнимет. Эмиль отправит меня во Францию, с Маргаритой и мальчиками, как паломников. Кузен Мишель заберет нас из Лизье и довезет до Бретани… – она ничего не скрывала на исповеди, честно признавшись, что собирается рожать ребенка вне брака. Отец Андре вздохнул:
– Что я могу сказать? Сейчас время такое. Крестите дитя, введите его в ограду святой церкви… – Элиза, поджав губы, ничего не ответила.
– Потом, – она быстро шла к станции, – после войны. Мы с Эмилем решим, что дальше делать… – Элиза, украдкой, посчитала на пальцах:
– Сентябрь. Эмиль рад, так рад… – она почувствовала, что краснеет. Монах ждал ее в Льеже, на вокзале:
– Всего раз в неделю мы видимся, – грустно подумала Элиза, покупая билет, – и он всегда жизнью рискует. Ему нельзя в городе появляться… – она вышла на перрон. На горизонте виднелся дымок льежского дизеля:
– Хорошей поездки, мадам Дельпи! – подмигнул ей дежурный по станции. Он зазвонил в медный, прошлого века колокол: «Девять утра! Девять утра, отправление на Льеж!».
В кафе, напротив вокзала, несмотря, на субботнее утро, было многолюдно. Пахло горячими вафлями и шоколадом. Патроны неторопливо листали Le Soir. Наверху, на полке, уставленной бутылками, бубнило радио. На стенах, в серебристом, табачном дыму, виднелись афиши новых фильмов. В кинотеатре для немецких солдат, куда местных жителей пускали на один сеанс, показывали «Дядюшку Крюгера». Во французских залах крутили любовную драму, «Шторм», с Жаном Габеном.
Читать дальше