Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй

– Ты моя принцесса… – вчера Маргарита ждала мать. Дядя Виллем, помолившись с девочкой, укрыл ее одеялом:

– Мама задерживается, милая. Хороших тебе снов… – подложив ладошку под щеку, девочка, второй рукой обняла Гамена. Здесь никто не запрещал ей спать с псом в одной кровати. Гамен лизнул ей пальцы, она закрыла глаза:

– Утром увижу мамочку… – Виллем, спустившись вниз, в столовую, хмуро сказал старшему священнику:

– Надо найти Монаха. И надо позвонить в Льеж, епископу… – он сел, бросив большие руки на стол, глядя исподлобья на отца Андре.

Старший священник, сняв очки, протер стекла, рукавом рясы:

– Доктор Лануа знает, где его искать, милый… – отец Андре вздохнул, – после мессы я с ним поговорю. Днем позвоним епископу… – они оба избегали упоминать об аресте, хотя знали, зачем Элиза ездит в Льеж. Виллем понятия не имел, где находится безопасная квартира. Отец Андре, потянувшись, взял его руку:

– Милый, я понимаю, о чем ты думаешь сейчас. О том, чтобы достать оружие, и уйти к Монаху, в лес… – в серых глазах Виллема священник заметил тоску:

– Я инженер, – Виллем свернул папироску, – я… – он помолчал, – я знаю, как стрелять… – Виллем исповедовался отцу Андре, но не говорил о расстреле приюта, в Теруэле. Он не упоминал о Тони, или малыше, которого она держала на руках. Ребенок снился Виллему по ночам, белокурый, сероглазый, похожий на него, в детстве.

Виллем открывал глаза, слыша блаженный, заливистый смех, шепот:

– Папа… Мой папа… – он сжимал руку в кулак. Смех затихал. Виллем, почти с облегчением, ловил знакомый свист снарядов, низкий, женский крик:

– Убийцы! Будьте вы прокляты, прокляты… – кроме священника в Теруэле и покойного папы римского, никто не знал, что случилось в Испании. Виллем ни на одной исповеди не признался в своем преступлении. О Тони он не думал, только молился, прося Иисуса и Мадонну, даровать ей счастье и покой:

– Я ее люблю, до сих пор, – понимал Виллем, – но теперь я устою, не поддамся соблазну. У меня есть своя стезя, малыши, сироты. Я им нужен, они лишились родителей… – мужчина помотал коротко стриженой, рыжеволосой головой:

– Нет, отец Андре. Я священник, слуга Божий, как и вы. У нас на руках паства, ребятишки. Кто о них позаботится?

Они молчали, тикали сосновые часы. Отец Андре замялся:

– Комендант вчера уехал, мне месье Верне сказал. Днем, когда мы в храме были. Он к вечерней мессе пришел. Машина Барбье телегу его на дороге обогнала… – Виллем подумал, что за сестрой могли следить:

– Она в лес ходит. Осенью желуди собирала, листья. Ее тогда долго не было… – Виллем заставил себя не краснеть:

– Она молодая женщина, а все равно, что вдова. Как я могу ее осуждать? – они с отцом Андре решили, что после мессы старший священник сходит домой, к доктору Лануа. По воскресеньям рудничная поликлиника не работала, врач навещал больных в палатах. В случае срочного вызова его можно было найти на квартире:

– Узнаем, как связаться с Монахом, – хмуро сказал отец Андре, – и позвоним в Льеж. Если мадам Элиза в тюрьме… – вспомнив, что мадам Кардозо ждет ребенка, священник осекся:

– Вряд ли она о подобном Виллему говорила… – решил кюре, – хотя он и брат. Тайна исповеди, мне нельзя ничего раскрывать… – он поднялся:

– Пойдем, милый, помолимся. Епископ сможет добиться свидания, если мадам Элиза в тюрьме… – Виллем не хотел думать о подобном. Вечером он обошел спальни детей, тихо открывая дверь, осеняя их крестным знамением:

– Двадцать человек, все евреи… – горько думал Виллем, – документы надежные, но они дети. Шахтеры не проговорятся, никто не проговорится, но если Барбье арестовал Элизу, то он здесь все перевернет… – Виллем прислонился к косяку двери. Мальчишки кузины Эстер, как обычно, спали в одной кровати. Он смотрел на светлые кудри:

– Они всегда признаются, кто из них кто. Иначе их, конечно, не различить… – мальчики помогали в церкви, причетниками:

– Весь поселок знает, кто они такие. Они здесь жили, до войны… – Виллем зашел к племяннице. Маргарита сопела, уткнувшись носом в черную шерсть Гамена. На ночь девочка снимала шапку. Виллем, осторожно, коснулся большой ладонью наголо стриженой головы, в пятнах от зеленки:

– Я обещаю, у тебя вырастут самые красивые косы в Бельгии, малышка. Принцесса… – Виллем, невольно, улыбнулся:

– Жаль, что наш титул прервется… – он велел себе не вспоминать о серых, больших глазах мальчика. Он покурил, на крыльце, глядя на яркую, зимнюю луну, на отсвет прожекторов, в небе, на черные силуэты терриконов: