Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том третий

Левая рука Гольдберга оказалась крепкой:

– Спасибо, – Питер ощутил тепло его ладони, – берегите себя, по возможности… – Роза, наклонившись, поцеловала его в щеку:

– Удачной дороги. Передай, в Блетчли-парке, что здесь все в порядке… – Питер видел решительное выражение в ее красивых глазах:

– Будет в порядке, – уверенно сказал он себе, взбираясь в кабину, – хорошо, что Портниха сюда приехала… – летчик, весело поинтересовался:

– Вы из Брюсселя, мадемуазель Мадлен?

Роза кивнула:

– Я живу на авеню Луизы… – бельгиец улыбался:

– Я знаю город, даже в его нынешнем… – он поискал слово, – состоянии. Мы с вами увидимся, мадемуазель Мадлен… – натянув шлем, он щелкнул каблуками ботинок:

– Барон Жан-Мишель де Сели-Лоншан, к вашим услугам… – бомбардировщик разбегался, Роза придержала подол юбки:

– Мы вас довезем до ближайшей станции… – сухо сказал Гольдберг, – вы успеваете на вечерний поезд, в Льеж. Ключи от дома оставите там, где они лежали… – он держал факел левой рукой. В стеклах пенсне плясали отсветы огня. Роза кивнула:

– Он мне пока не доверяет. Но будет, обязательно… – девушка подняла голову. Ночной разведчик превратился в черную точку, в закатном небе. Самолет пропал, растворившись в багровых лучах низкого солнца. Мотор грузовика заурчал, паренек крикнул:

– Уберу следы гостя, и поедем… – машина утюжила вспаханное поле. Роза, тихонько, вздохнула:

– Надеюсь, с ними все будет в порядке. С Питером, с Авраамом, его светлостью… – она вздрогнула от резкого голоса Гольдберга:

– Пойдемте. Анри закончил, – грузовик остановился рядом, – расстанемся на станции… – забравшись в кузов, стряхивая землю с туфель, Роза пробормотала: «Ненадолго». Гольдберг потушил факел. Нырнув на узкую дорогу, между рядов хмеля, машина скрылась из виду.

Сосны поднимались к медленному темнеющему, летнему небу. Палая, прошлогодняя хвоя пружинила под ногой. На небольшом холме было сухо, болота остались позади. Привыкнув за несколько месяцев окружения к осторожности, Максим, все равно, смотрел на землю, прежде чем сделать следующий шаг. Легкий ветер шевелил белокурые волосы. Остановившись, оглядевшись, он чиркнул спичкой.

Немецкие сигареты оказались неожиданно хорошими. Они напоминали Максиму американский табак, который он курил до войны, покупая пачки у спекулянтов. Присев, он прислонился к обросшему мхом камню:

– Наверное, еще старые запасы, – Волк выдохнул ароматный дым, – США полгода как в боевых действиях участвует. Интересно, где сейчас рав Горовиц, где Наримуне? Надеюсь, не сражаются друг против друга… – об атаке на Перл-Харбор они слышали:

– В декабре Япония войну открыла… – Волк, блаженно, вытянул уставшие ноги, – а в феврале началась неразбериха, – Максим поморщился, – и с тех пор мы даже не знаем, что на соседнем участке фронта происходит… – неразберихой, Максим, сдерживаясь, называл попытку бывшей Второй Ударной Армии, где он служил, взять, наконец, Любань, и прорвать блокаду Ленинграда.

В середине марта армия сгрудилась в узком, пятнадцатикилометровом коридоре, у деревни Мясной Бор. Немцы захлопнули котел, а остальное, как горько думал Волк, стало делом истории. Он сам у Мясного Бора не воевал. К марту Максим и его разведчики находились на немецкой территории, между реками Вишерой и Мстой, ближе к Новгороду. Связи с командованием у них не было. Только начав двигаться на север, в направлении места, где стояла вторая ударная армия, они поняли, что случилось. Любань находилась в тридцати километрах от передовых частей, но, с тем, же успехом, могла находиться на Луне.

Коридор у деревни Мясной Бор, где сгрудились советские войска, немцы, безжалостно расстреливали. Люфтваффе посылало на пятачок штурмовики, прицельно поливавшие солдат из пулеметов. Техника вязла в болотах, машины жгли, продовольствия не осталось. В армии ели лошадей, и варили суп изо мха. Солдаты, бросив оружие, блуждали в лесах, пытаясь выйти из котла. Никто не знал, где сейчас пятьдесят девятая армия, с которой они должны были соединиться, под Любанью, и где, собственно, находится фронт. Бесконечные леса тянулись вдоль Волхова, уходя на север и восток.

Максим, аккуратно, потушил окурок. Табак надо было экономить.

– Неизвестно, когда нам в следующий раз большой военный чин попадется… – в разведке он позволял себе две галеты в день. Продовольствие требовалось для раненых. Галеты тоже были немецкими, половина отряда шла в форме вермахта, со споротыми нашивками. После всего, что он видел за год на фронте, Максиму невыносимо было даже смотреть на свастику или эсэсовские руны.