Безо всяких паркетных церемоний за новым уголовным де-лом…
Грузинов:
– «Не обижай её, Серёжа! Она – Есенин в юбке, – сказал я.
Есенин замолчал и оставил поэтессу в покое.
Приятели пробыли у меня недолго. Каждый куда-то спешил. Быстро начали расходиться».
То есть – Есенин всех разогнал.
Вот такой вот склочный самодур – на всех кидался.
Но больше всего – на какую-то поэтессу.
Как говорила Марина Цветаева:
О, вопль женщин всех времён:
«Мой милый, что тебе я сделала»?
Через сто лет сидеть-гадать-вычислять участников той
вечеринки, конечно, бесплодное безумие.
Но попробуем вычислить хотя бы ту несчастную поэтессу…
И ключиком у нас будет редчайшее слово – юбка —
по юбке и попробуем узнать.
Как говорил незабвенный Иван Барков:
Перед амуром нет различий,
Санов и рангов – все равны.
Ни этикетов, ни приличий…
Есть только юбки и штаны.
Юбок много.
Но юбка писала стихи.
Уже проще.
Поэтесса в юбке – это особая примета,
как поэт в штанах.
К тому же она названа – Есенин в юбке.
Теперь – совсем просто.
Её в те годы называли немного иначе – Барков в юбке.
Что сильно преувеличено.
Телом скатанная как валенок
Головы мосол между ног
Вышиб любовь на заваленку
Сапожищем протоптанный кот
Довольно колеса белок
Аркане шею тянуть
Над отопленном спермой телу
Креститель поставил свечу
У меня все места поцелованы
Выщипан шар живота
Как на скачках язык оторван
Прыгать барьеры зубам
О кланяйтесь мне совнаркомы
священник и шимпанзе
Я славнейшая всех поэтессин
Шафрана Хебеб Хабиас.
или вот —
Солнце моё вымя ливызало
Лощит купол живот
Вытянул смако резиной
Слушаю шохот шагов.
Допошел. Узил глазом
Китайский стянутый рот
Целовал по одному разу
Вымыленный липкий лобок
Стянутый нутро туго
Вылущенных щуки щупь
1921
До разухабистых вагин и весёленькой мудистики Баркова с его «Ебихудом» ей, конечно, далековато, но вот этими – Хе-беб-шерчато-шара-шурами – она его явно переплюнула.
И ты Господи стал военкомом
Прислал мне пшеничный мундштук
Ты один мной неодеванный
Генеральный штаб сюртучок
Ты едва политруком не хлюсил
Улюлатя тючку слюны
Господи прийми бесплатно
Вытяжку семенных желёз.
1921
И тут – в семенных улюлатя-тючку-жертвоприношениях она Баркова обскакала.
И Грузинову Баркова стало мало и он назвал её – Есенин в юбке.
Что – ещё более преувеличено.
О как безрадостен, как скуден вечер
О как лицо тревожное сберечь
В растрепанной гряде
Моих раскосых дней.
Ах, сохнет кровь,
Спадает ветхою перчаткой кожа,
Веточки растут между бровей,
На темных впадин
Помутневших век.
1926
Ну, вылитый Есенин!
Только он с керосиновой лампой на голове ходил,
Я нарочно иду нечесаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
Ваших душ безлиственную осень
Мне нравится в потёмках освещать.
как Диоген днём с фонарём ходил-искал человека.
А у поэтессы – невыщипанные «веточки растут между бро-вей» и, хорошо бы, ненароком, не выросли усы и борода.
Мы не состаримся вместе,
О суетный, неверный друг,
Хоботками отмечает месяц
Медные на вкус года.
Любви скудеющую чашу
Не донесу до трепетной черты
И имя горькое сожжённой Хабиас
На сухоньком кресте прочтут.
1925
Имя вычислили – Нина Хабиас.
В девичестве Комарова.
В двадцать пятом – тридцать три полных года.
Журналист Эмилий Миндлин – «Необыкновенные собесед-ники»:
– «В 1921-ом году самой приметной, во всяком случае наи-более шумной, из всех посетителей «Домино» была Н. Хабиас-Комарова.
Говорили, будто она из бывших графинь…»
Нет, она не графиня.
Просто – первый раз замужем – за Оболенским.
Князем.
Да и сама – из «бывших».
А «Домино» – это дореволюционное название кафе в Мо-скве, через Тверскую напротив Центрального Телеграфа, кото-рое образовавшийся в 1918 году Союз поэтов (СОПО) арендо-вал у новой власти, назвав «эстрада-столовая при СОПО».
Читать дальше