Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Если бы бабушка Люси ни умерла, она бы получила Нобелевскую премию, – кузина закрывала книгу, – я тоже ее добьюсь… – мадам Кюри выдвинули на награду в области химии за два месяца до смерти герцогини:

– Бабушка Люси быстро угасала, – подумал Джон, – бабушка Марта ей даже не стала говорить, что с тетей Джоанной случилось. Потом бабушка Люси умерла, Ворон и тетя Джоанна обвенчались, и ее в Шотландию отправили. Родился Стивен, Ворон опять в Арктику собрался. Потом он в Непал уехал. Тесса сейчас в Непале… – Джон понял, что с лета ничего не знает о семье:

– Стивен и Лиза были на Корсике, Меир с Питером воевали, в Нормандии. Париж еще не освободили. Мы не знали, где Лаура… – Джон вздохнул:

– Лаура мертва, и Эмма с Мартой тоже. Максимилиан, наверняка, явился во Франкфурт, забрал малыша. И я даже не знаю, что с Эстер, жива ли она… – кроме бульона, он ощутил аромат дезинфекции и лекарств:

– Я слышал голос Меира, но кузен мне мог привидеться, – напомнил себе Джон, – я не знаю, перешел ли я линию фронта. Я могу оказаться в немецком госпитале… – живот почти не болел, но он чувствовал слабость. Чья-то рука вытерла ему лоб, к губам прикоснулась ложка. Знакомый, красивый женский голос, весело сказал:

– Видите, мистер Джон, теперь я вас в больнице навещаю… – герцог, осторожно, открыл глаза. Она сидела рядом с госпитальной койкой, в простом платье, серой шерсти, и холщовом переднике. Темные кудри прикрывала косынка, пухлые губы, цвета спелых ягод, улыбались. На стройных коленях Портнихи красовалась фаянсовая миска с бульоном и сухарями из белого, армейского хлеба. Герцогу принесли и овсянку, тоже из рациона войск США. Эмиль строго велел жене не перекармливать больного:

– Он похудел… – Монах открыл дверь перед Розой, – ты, конечно, захочешь дать ему больше бульона, но такое может быть опасно… – Роза смотрела на измученное, побледневшее лицо:

– Температура у него спала, – услышала она шепот мужа, – лекарства у американцев хорошие… – тыловой госпиталь снимался с места, присоединяясь к наступлению танковой армии Паттона. Капитан Хоффман обещал снабдить рудничную больницу медикаментами. Гольдберг записал себе в блокнот, что надо сходить в управление шахт:

– Пока Маргарите опекуна назначат, пока он в делах разберется, время пройдет. Надо самому всем заняться, чтобы у человека, хотя бы, имелось представление о том, что на производстве происходит. Надо съездить в Брюссель, скоро появится временное правительство, проведут парламентские выборы. Надо встретиться с людьми, отвечающими за промышленность, рассказать о положении, в Мон-Сен-Мартене… – по словам инженеров, положение, в общем, могло быть и хуже. Немцы, при отступлении, почти ничего не разрушили, и не подорвали, но техника на шахтах и заводе, за почти пять лет оккупации, износилась и устарела. Надо было ставить новые подъемники, оборудовать новые комнаты отдыха, покупать новые автобусы, для доставки рабочих на сталелитейный завод, и вообще, как, со вздохом думал Гольдберг, приводить округу в порядок.

– Ветку на Льеж восстановить, – усмехнулся он, – и узкоколейку, которая через плато на юг идет… – железная дорога начиналась в Аахене. Эмиль предполагал, что Германией, какое-то время, будет управлять оккупационная администрация союзников:

– Ладно, – он, аккуратно, заносил все себе в блокнот, – об этом осенью можно позаботиться. Съездить в Аахен, встретиться с американцами, или кому западная часть Германии отойдет… – думая об осени, Эмиль не мог согнать с лица улыбку. После освобождения Мон-Сен-Мартена, Гольдберг, сначала, спал в пустующей палате больницы. Вернувшись из сторожки, после отпуска, как весело называла его Роза, жена немедленно перенесла его немногие вещи в барак, в свою комнату. За несколько дней Эмиль привык к лаю Гамена, по утрам, к топоту детских ног по коридору, к плеску рукомойника, и запаху омлета, на американском яичном порошке. Сирот поставили на довольствие армейской кухни, но Роза готовила детям сама:

– И мне она сама готовит… – по выходным Роза приносила ему завтрак в постель. В дни работы школы, Эмиль поднимался с женой, помогая ей на кухне барака. К зданию пристроили отдельную комнату, для столовой. Он оглядывал ребятишек, многих из которых Монах знал в лицо:

– Они все родителей ждут, с востока. Вернется ли, кто-нибудь… – Эмиль находил глазами черноволосую, кудрявую голову Маргариты:

– А если Кардозо выжил? Имею ли я право лишать Маргариту отца? Он был плохим мужем, но хорошим отцом. Элиза тоже так говорила… – Эмиль посоветовался с женой. Роза дернула гладкой, белоснежной щекой: