Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Могу и накажу. У меня рука не дрогнет. Он предатель, а от таких людей я сам Сопротивление избавлял… – в случае доказанного сотрудничества человека с немцами, Эмиль не останавливался перед казнью предателя, по приговору трибунала Сопротивления. В случае профессора Кардозо, он не хотел устраивать суд:

– Во-первых, он может быть мертв… – Гольдберг задумался:

– А Монахиня? Она выдала рандеву, в форте де Жу. Погибли невинные люди, партизаны… – Эмиль напомнил себе, что Монахиню пытали:

– Кардозо никто не пытал. Он сам прибежал к немцам, лизать им задницу. Не нужны никакие трибуналы. Семейное дело, Меир сам так сказал… – Гольдберг откашлялся:

– От сыпного тифа их не вакцинировали, но клиническая картина не совпадает. Как я говорил, нет сыпи, и температура, для тифа, недостаточно высока… – термометр показывал чуть меньше тридцати девяти градусов.

Хоффман кивнул:

– Верно. При тифе она за сто зашкаливает… – Гольдберг усмехнулся:

– Ваша шкала Фаренгейта… В общем, – он внес измерения в карту больного, – покой, жаропонижающие, антибактериальные средства, и он пойдет на поправку… – они с Хоффманом согласились, что у герцога воспаление легких. Гольдберг смотрел на измученное, похудевшее лицо:

– Бедняга. Он, скорее всего, после провала заговора в подполье ушел, скрывался. Надо Розе сказать, что все в порядке, она волнуется… – Эмиль не чувствовал никакой ревности:

– Что было, то прошло. Роза знает, что я с Эстер встречался, и я о Розе все знаю. Все в прошлом, теперь есть только я и она… – Хоффман коснулся его плеча:

– Вы идите, коллега. Вам прямо из-под хупы пришлось к постели пациента отправляться… – из окна палаты виднелось здание мэрии. Большой зал, где накрыли обед, освещался тусклым светом, от армейских генераторов. В саду горели сделанные шахтерами факелы, дети носились по площади, перебрасываясь снежками. Эмиль посмотрел на часы:

– Так оно всегда и бывает, коллега. Я вас сменю… – Гольдберг хотел сказать: «Завтра». Он вспомнил пухлые губы, цвета спелых ягод, высокую грудь, под тонким шелком платья, длинные ноги, уверенно ступающие по снегу:

– Через… через три дня… – Эмиль смутился, – но я постараюсь… – он занял себя тем, что начал снимать халат.

Хоффман улыбался:

– Вообще в Торе сказано, что вам сейчас год нельзя работать, коллега. Знаете, шахтеры мне говорили… – он подмигнул Гольдбергу, – что вам осенью второй врач понадобится. Они обещают, что родильное отделение будет переполнено… – Эмиль подумал:

– Осенью. Здесь красиво в это время, в горах. Будем с Розой гулять, ей полезно дышать свежим воздухом. Все хорошо пройдет, обязательно… – вслух, он сварливо сказал:

– Найду кого-нибудь, из тех, кто в Сопротивлении воевал. Студенты новые еще не скоро дипломы получат. Немцы университеты закрыли, при оккупации… – Гольдберг шел по коридору, представляя себе девочек, темноволосых и темноглазых:

– Они на Розу будут похожи, – Эмиль даже остановился, – надеюсь, что не на меня, с моим носом и очками. У Маргариты отличное зрение, а она три года под землей просидела. Все-таки витамины помогают. Статью, что ли, потом написать… – он толкнул дверь приемного покоя. Полковник Горовиц и Драматург курили, рассматривая армейскую карту, крупного масштаба.

– Здесь больница, – скрипуче сообщил главный врач, – здесь не курят… – Меир помялся:

– Эмиль, когда мы с ним сможем встретиться? Он вообще… – полковник помолчал, – выживет… – Гольдберг вскинул бровь:

– У него воспаление легких и дизентерия. Ничего страшного, дня через три он очнется… – Монах вынул карту из рук Драматурга, – и все вам расскажет. Пойдемте, – он кивнул на дверь, – я еще жену не видел, после свадьбы… – взяв с крючка шинель, Гольдберг спустился с крыльца. Меир тихо сказал Теодору:

– Джон мог видеть Питера, за линией фронта… – Федор только кивнул:

– И мою дочь, – подумал он, – Джон может знать, что с Мартой случилось… – полуоткрытая дверь заскрипела, по ногам пробежал холодный ветер. Федор поежился:

– Может быть, Марта жива, просто в лагере. Надо дождаться, пока Джон в себя придет… – на небе высыпали яркие, зимние звезды. В стороне Германии, поднималась ясная луна. Федор взглянул на белое сияние снега, на языки пламени, над факелами:

– Правильно Анна мне сказала, нельзя преждевременно людей хоронить. Мы найдем и Марту, и ребенка, обязательно… – с востока задул резкий вихрь, в лицо ударила метель. Запахнув шинель, Федор поспешил к мэрии.