Глеб Ларин - Честь имею

2.

Этот день, конечно, был историческим для Антона Ивановича.

Оставшись наедине не только с Главнокомандующим вооруженными силами России, но и Верховным Правителем Российского государства, за обедом и непринужденной светской беседой, генерал был просто счастлив.

Он уже сейчас, представлял себе, как сегодня же вечером, за ужином, в кругу близких ему офицеров, будет рассказывать им об этой встречи.

Антон Иванович старался не пропустить ни слова из того, что говорил Главнокомандующий. Понимая состояние генерала, Александр Васильевич баловал его своими воспоминаниями и рассуждениями о будущем России, не забывая отведать на столе все, что было в бауле землевладельца Храпова.

«Нужно будет все это немедленно изложить на бумаге», – думал Антон Иванович. – «Это будет как нельзя, кстати, к моим будущим мемуарам!».

Генерал уже был в затруднении от складывания на полки своей памяти всего того, что говорил Колчак, как дверь спасительно отворилась, и вошел капитан Сомов очевидно с докладом об окончании ремонта паровоза.

– Разрешите доложить господин Главнокомандующий?! – обратился Сомов.

– Обращайтесь, обращайтесь, – ответил за Верховного Правителя генерал, поскольку тот сидел спиной к капитану.

– Господин Главнокомандующий! Разрешите мне пояснить Вам о человеке, которого Вы назвали поручиком Млынским?

Колчак развернулся к капитану и с интересом на лице спросил:

– Что же Вы, капитан, хотите мне пояснить о поручике Млынском?

Сомов бросил быстрый взгляд на генерала, и тут же собравшись, доложил:

– Млынский – красный командир, господин Главнокомандующий, взят нами в плен два дня назад, приговорен к повешению и ожидает исполнения приговора. Видя Ваше к нему расположение, я решился доложить Вам.

Лицо Главнокомандующего изменилось, и он в некой растерянности взглянул на генерала. Антон Иванович немедленно поднялся и почему – то решил изъясниться:

– Господин Главнокомандующий! Согласно Вашему указанию…

– Оставьте, оставьте генерал, знаю! – перебил его Колчак. Он нервно побарабанил пальцами по столу, взглянул на капитана и сказал:

– Жаль, жаль. Ну что же, исполняйте!

– Простите, не понял? – склонился к нему капитан.

– Что же не понятного? – Александр Васильевич беспомощно повернулся к генералу.

– Идите капитан, идите! Пусть вешают! – замахал руками генерал на капитана.

Капитан искоса взглянул на Главнокомандующего, побледнев в лице, щелкнул каблуками и вышел.

3.

Когда состав, наконец, подали, Главнокомандующий в сопровождении генерала и свиты вышли из штаба и пошли в направлении станции.

Был солнечный, но довольно морозный день.

Александр Васильевич и генерал Глинка, неторопливо шли впереди всех, по узко очищенной от снега тропинке прямо до станции, оптимистично обсуждая состояние дел на фронтах.

Шумный крик ворон отвлек внимание Главнокомандующего и он, подняв голову, увидел, как неприятно изменился пейзаж дороги, по которой уже проходил к штабу.

Почти у самой станции, прямо рядом с тропинкой, по которой они шли, на виселице висели вновь повешенные по приговору красные.

Колчак сразу узнал среди них поручика Млынского, по его кителю без знаков отличия.

Виселица была так близко к тропинке, что слегка раскачивающиеся трупы казалось, заденут проходящих по ней людей.

У самой виселицы, Главнокомандующий на мгновенье остановился и взглянул на тело поручика. Млынский был без сапог, видимо кто – то снял их перед казнью. Тело успело замерзнуть и одеревенеть. На большом пальце правой ноги застыла небольшая сосулька мочи, которая стекла по штанине.

Не желая обращать внимания на свою секундную слабость, Главнокомандующий продолжил путь.

Вскоре поезд тронулся, и Александр Васильевич с удовольствием продолжил дочитывать французский роман, под стук колес, увозивших его вглубь Сибири.

Семен осторожно приоткрыл дверь и вошел в помещение.

Он знал: командир ранен, но не понимал, зачем ему понадобился.

В едва освещенной комнате с трудом различил лежащего Джузеппе и женщину – монашку, колдующую над его иссеченной осколками спиной.

Смутившись беззащитным видом командира, он решительно двинулся обратно, пробормотав: « Я зайду позже!», но Джузеппе тотчас привстал, сморщившись от боли, сказал твердо:

– Нет, нет! Проходи, Михалыч!

Монашка поняла, что все ее усилия сейчас пойдут насмарку, разразилась бурной тирадой гневных восклицаний. Впрочем, после того, как Джузеппе что – то сказал ей и похлопал по весьма примечательному месту, удалилась, скорее всего, удовлетворенной, нежели наоборот.