Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Словно в Берлине. Опять она, та женщина… – голос был отдаленным, тихим:

– Настало время искупления… – нажав на педаль, прибавив скорости, Анна погнала форд к плоской, видной издалека, вершине месы. На гору наползали тяжелые тучи, горизонт пронизывали лучи молний.

Тонкие, хрупкие пальцы крепко сжали карандаш. В электрическом, белом свете, кольцо отливало тусклым, серым сиянием:

– Надо снять кольцо, – подумала Констанца, – снять, положить в конверт. Мэтью сказал, что Стивен на Тихом океане летает. Надеюсь, он не замешан в случившемся… – зная брата, Констанца была уверена, что Стивен не пошел бы на такое:

– Летчикам сообщали о цели миссии, – поняла она, – должны были сообщить… – легкая, алюминиевая пепельница стояла на приемнике.

Констанца никому не говорила, что шумовая машина работает, как радио. Из динамика доносился умиротворяющий шорох волн:

– Мы со Степаном хотели в Шотландии поселиться, у моря… – сердце переполняла боль. Констанца напомнила себе:

– Сердце, это мышца. В случае приступа боль появляется из-за недостатка кислорода, в крови. Я здорова, у меня все в порядке с сердцем… – она отрицала присутствие души:

– Щемит, – вспомнила Констанца русское слово, – душа щемит… – грудь свело спазмом. Она подышала, глядя на исписанную бумагу. Глаза были влажными:

– Души нет… – Констанца медленно, нарочито аккуратно сняла кольцо, – есть только человеческий разум. Именно разум и подсказывает мне единственно правильное решение. Другие люди, вовлеченные… – положив кольцо на записку, она поднялась, – в преступление против человечества, могут сами решить, какова будет их дальнейшая судьба. Я решила… – Констанца услышала обо всем утром.

В последние две недели она работала, почти не поднимая головы. Кузен обещал привезти ей полный отчет об испытании тарелки. От группы Ферми поступили новые расчеты, по усовершенствованию процессов в реакторе. Констанца занималась улучшением работы ЭНИАКа, вычислительной машины, используемой в военном ведомстве. За обедом с Оппенгеймером, она заметила:

– Я уверена, что в Британии тоже ведут работы по созданию подобных конструкций. За ЭНИАКом будущее… – она грызла яблоко, – машины освободят ученых от рутинных вычислений… – отложив огрызок, Констанца улыбнулась:

– Но ни одна машина не сможет мыслить так, как человек, Роберт… – войлочные тапки мягко ступали по ковру гостиной. Она задернула тяжелые шторы, успев увидеть, что над месой собирается гроза.

– Летом здесь не бывает дождей и гроз, – Констанца щелкнула зажигалкой, – и сезон торнадо еще не начался… – она знала, что лаборатория расположена в штате Нью-Мехико:

– Джон меня не спрашивал, где я нахожусь… – в последний раз она говорила с кузеном в июне, – впрочем, Мэтью не стал бы от него такого скрывать. И профессор Ферми тоже не интересовался, откуда мои звонки поступают… – Ферми тоже звонил ей в июне:

– Джон меня уверил, что с Питером все в порядке. Они отправлялись на конференцию тройки, в Потсдаме. Потом начался напряженный период, в работе… – теперь Констанца понимала, почему, Оппенгеймер приносил ей уравнения почти круглосуточно:

– Они готовили испытание бомбы, на полигоне… – горький, сизый дым вился над коротко постриженной, рыжей головой, – а после испытания они сделали боевые модели. Но я должна была догадаться, по уравнениям. Я должна была понять, что передо мной не реактор… – сегодняшним утром она услышала низкий, уверенный голос президента Трумэна:

– Мы соревновались в гонке по созданию нового, мощного оружия с немцами, и мы победили. Боевое применение бомбы, в Хиросиме, шестого августа, и в Нагасаки, вчера, спасло жизни тысяч наших солдат, на Тихом океане… – Констанца курила, рассеянно глядя вдаль:

– Я ученый. Я разбираюсь в физике. Я обязана была понять, что происходит, и отказаться от дальнейшей работы… – вина лежала только на ней. Как и в Пенемюнде, Констанца поделила лист на две графы, расставив плюсы и минусы. Ей не требовалось заказывать энциклопедию, чтобы узнать о населении японских городов:

– Сотни тысяч невинных людей, – она растерла окурок в пепельнице, – женщин, детей и стариков. Они умерли, из-за меня. Их кровь на моих руках… – узкие, изящные ладони, невольно, сомкнулись. Констанца не интересовалась литературой, или театром, но, разумеется, всегда получала отличные оценки. Она наизусть помнила эти строки:

– Неужели руки никогда не станут больше чистыми… – она заставила себя не тереть ладони: