Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Я тебе помогу, обязательно.

Она увидела веселую улыбку сестры Робинсон:

– Я ваши роды не приму, а жаль… – прислонившись к стене, Эмма сглотнула слезы:

– Хоть бы сестра Робинсон выжила. Гертруда была дура, но не преступница. Она меня хотела спасти, выручить. Может быть, она в Шварцвальд вернулась, домой, на ферму. Замуж вышла и счастлива… – Эмме хотелось завыть:

– Я должна быть с Джоном, а не здесь. Но я верю, что он меня найдет. Мокрица сдохнет, и сюда не вернется… – к рассвету боль утихла. Эмма забылась, коротким, тревожным сном. Она поняла, что завтрак приготовили на острове:

– Максимилиан не погнал бы сюда катер, с едой из общей столовой… – общую столовую, с портретом фюрера на стене, обустроили в бывшем гостиничном ресторане. Озеро кишело рыбой, в окрестных горах жили дикие овцы и кролики. На территории заложили огород. Максимилиан обещал Эмме собственные овощи, к следующему году.

– Солдаты поставят курятник, я закажу пчел для пасеки, мы восстановим ферму… – брат улыбался, – здесь вырастет настоящее арийское поселение, как хотел Отто… – в лодке Максимилиан сказал Эмме, что собирается назвать племянника в честь покойного дяди.

– Только через мой труп, – зло подумала Эмма:

– Мальчик Джон, а девочка будет Ирма… – девушка нехотя ковырялась в кукурузной каше, с маргарином. В госпитале доедали остатки из рационов кригсмарине, с подводных лодок:

– Интересно, куда делась флотилия… – Эмма повертела легкую, алюминиевую ложку, – вряд ли она в той бухте стоит, где нас высадили, на востоке. Наверное, моряки ушли куда-то. Максимилиан знает, но не скажет… – оглядевшись, она увидела в беленой стене очертания окошечка:

– Кирпичами отверстие заложили… – отхлебнув какао, поднявшись, Эмма подошла ближе, – надо проверить, что в соседней комнате. Марта меня учила, тюремному шифру… – Эмма не успела поднять руку. Ее затошнило, какао рванулось наружу, она почувствовала что-то теплое, между ног. Подол серой, простой больничной рубахи, мгновенно промок. Эмма жалобно закричала: «Герр доктор! У меня воды отошли!».

Последние несколько часов Эмма, все время, улыбалась.

Она не думала о боли, да и боль давно ушла. Маленькая комнатка, с узкой койкой теперь казалась девушке дворцом. Сладко пахло молоком, ей принесли походную печурку. Брат привез на катере кашемировые пледы, и печенье, с гостиничной кухни. Ей заварили чая. Эмма полусидела, опираясь на подушки, не отрывая взгляда от своих рук.

Она пропустила мимо ушей рассуждения докторов о крепком, арийском ребенке, и не даже не позволила Максу взять племянника. Брат не настаивал:

– Конечно, пусть остается с тобой. Наш Отто отличный малыш… – Максимилиан ласково коснулся белокурой головы мальчика, прикрытой пеленкой:

– Лежи, корми, отдыхай, моя милая. Твой муж обрадуется. К его возвращению мальчик совсем окрепнет… – сын, по уверениям врачей, и так родился здоровым.

– На неделю раньше, ваша светлость, – заметил один из докторов, – но такое значения не имеет. Весом он больше трех килограмм… – Эмма помнила громкий, требовательный крик. Ребенок вертел мокрой, светловолосой головой. Вынырнув из тумана боли, девушка, настойчиво, протянула руки:

– Дайте, дайте мне… – Эмма вспомнила:

– Марту тоже спрашивали, кто родился… – врач показал ей малыша. Эмма почувствовала на щеках горячие слезы:

– Мальчик. Наш мальчик, наш маленький Джон… – в ее руках сын затих. Эмма не отнимала его от груди. Ей предложили складную каталку, но боль почти прекратилась. Эмма дошла до палаты сама, не выпуская мальчика.

Сын уютно сопел, завернутый в пеленки, укрытый пледом. Брат обещал привезти из Ушуайи ткань и швейную машинку. Эмма хорошо помнила уроки домоводства, в Лиге Немецких Девушек:

– Я тебе чепчики сошью, мой милый… – она покачала мальчика, – распашонки, ползунки. У тебя кузен есть… – в палате было пусто, но Эмма, все равно, понизила голос, – Теодор-Генрих. Он тебя старше, но вы подружитесь… – мальчик прижался к ее груди, закрыв припухшие глазки, – подружитесь, а потом приедет твой папа и заберет нас отсюда… – Эмма, одной рукой, вытерла влажные щеки:

– Ты у меня самый красивый, самый лучший мальчик на свете. Давай, я тебе о папе расскажу… – она шептала сыну о его отце, пела колыбельные, меняла пеленки, укачивала малыша, чувствуя блаженное, спокойное счастье.

– Теперь все будет хорошо, – сказала себе Эмма, – теперь у нас есть мальчик. Джон приедет, увезет нас в Англию, в Банбери… – сын оказался сонным: