Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Не бойся, мой хороший, – ласково заметил Макс, – тетя Эмма полежит в госпитале и у тебя появится кузен, или кузина… – Адольф порылся в ящике с игрушками: «Я братику лодку отдам, дядя Макс».

Игрушек на подводных лодках тоже не водилось. Макс купил деревянные лодки, куклы, фигурки овец и лошадей на субботнем рынке, в Ушуайе. Местные индейцы оказались не такими, какими их показывали в фильмах. По распоряжению покойного фюрера, до начала войны с США, в Германии крутили американские вестерны. В начале фильмов пускали написанный ведомством Геббельса текст, об угнетении белыми колонизаторами, исконного, арийского населения Америки. В кино индейцы, все, как на подбор, отличались высоким ростом, и широкими плечами.

Макс на такую дрянь не ходил, предпочитая ленты запрещенного Фрица Ланга и Хичкока. Отто, несколько раз, затаскивал его на закрытые просмотры, с лекциями ученых, в обществе «Аненербе». Индейцы Патагонии оказались невысокими, коренастыми и кривоногими. Макс усмехнулся:

– Женщины у них уродливые, как на подбор. Ничего, у нас появилась ферма. Потом товарищи привезут семьи из Германии, или женятся на местных, немецких девушках, с чистой кровью, таких, как Марта… – племянник почти не походил на покойную невестку:

– У него только глаза с прозеленью, и подбородок упрямый… – мальчик засыпал, длинные, темные ресницы дрожали, – но у нас, фон Рабе, такой же подбородок… – Адольф, как две капли воды, напоминал отца.

– Я Генриха тоже укладывал спать, – подумал Макс, – я подростком с ним и Эммой много возился, – Макс не говорил о таком школьным приятелям, но втайне он любил ходить с младшим братом и сестрой в зоопарк. Эмма взбиралась к нему на плечи, Генрих размахивал воздушным шариком:

– Макс, давай заведем слона, на вилле… – дети, открыв рот, смотрели на серых великанов, за решеткой загона. В каштановых волосах Генриха, под теплым, сентябрьским солнцем, сверкали рыжие пряди. На дорожках лежали золотые листья, пахло жареными каштанами, Эмма и Генрих перемазались мороженым.

– Двадцать шестой год, – Максимилиан вздохнул, – Эмме два года исполнилось, третий шел, как сейчас Адольфу. Время летит… – он вспомнил яркое, белое сияние прожектора, хрип брата, в петле из фортепьянной струны:

– Я сделал то, что должен был сделать… – он плотнее укрыл ребенка. Щенок клацнул зубами, прижавшись к мальчику:

– Молодец, – одобрительно сказал Макс, поднимаясь, – ты вырастешь настоящим охранником. Никакого баловства, я об этом позабочусь… – группенфюрер остановился на пороге спальни:

– Аттилу я застрелил, а ведь я его, щенком, с рук кормил. Но я правильно сделал. Генрих его испортил, своей мягкостью. Он и Адольфа испортил бы, разбаловал… – Макс не собирался рассказывать племяннику о предательстве его отца и деда:

– Ни к чему. Адольф узнает, что его мать, героиня арийского духа, что его отец всегда верно служил фюреру. Будущий сын Эммы узнает о своем варяжском происхождении, но ничего, никогда не услышит обо всем остальном… – щелкнул рычажок, спальню осветили рассеянные лучи ночника. Полюбовавшись крепко спящим мальчиком, Макс пошел в кабинет.

Помня быстрые роды невестки, на углу Фридрихштрассе, Эмма боялась, что с ней случится то же самое.

Схватки начались внезапно, когда она сидела у бехштейновского рояля, в гостиной особняка. Живот пронзила острая, опоясывающая боль, Эмма охнула. Поясницу разломило, она побледнела. Теодор-Генрих, на диване, громко заплакал.

– Только бы воды не отошли… – устроив Эмму, в шубке, на корме, Максимилиан встал за руль моторного катера, – еще рано. Неделя осталась, а то и больше… – промозглый, ночной ветер бил в лицо. Моросил мелкий дождь. Эмма кусала пересохшие губы, стараясь размеренно, спокойно дышать.

Тусклые огоньки, в строениях на острове, приближались. В темноте, над озером, играли непривычные, южные звезды, смутно светились заснеженные вершины гор. Эмма смотрела на широкие плечи брата, в зимней, эсэсовской шинели:

– Даже здесь он форму не снимает, подонок. Устроили спектакль, притворяются, что рейх еще существует… – Эмма почти согнулась вдвое, от острой боли:

– Потерпи, пожалуйста, – уговаривала она сына или дочку, – может быть, за неделю нас найдут… – Эмма не могла и подумать, что Джон забыл ее.

– Все должно было случиться не так… – ловко пришвартовав катер на островной пристани, Максимилиан понес ее на руках к низкому, каменному строению. Эмма, незаметно, оглядывалась: