Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Первыми Персеиды описали древние китайские астрономы. В Европе поток называли слезами святого Лаврентия, из-за религиозного праздника, в начале августа… – Анна подтолкнула женщину к костру: «Идите, расскажите».

– О чем? – недоуменно спросила доктор Кроу. Анна отозвалась:

– О Персеидах, о звездном небе, и вообще… – она повела рукой:

– Не волнуйтесь, девочкам будет интересно. Вы преподавали, в Норвегии… – Констанца запротестовала:

– Но я не готовилась, и я не астроном. Это лекция, большая ответственность… – Анна, мягко, повторила:

– Идите, идите. Девочки вас поблагодарят… – она проследила за узкими плечами, в простой, хлопковой блузе, за рыжими волосами женщины. Констанца, робко, бочком, подобралась к костру:

– Я могу объяснить, насчет звезд… – девочки потащили доктора Кроу в круг, вручив ей печеную кукурузу:

– Пожалуйста, пожалуйста… – Анна, уверенно, сказала себе: «Все будет хорошо».

Констанца уступила миссис Анне нижнюю кровать, а сама устроилась на верхней полке. В крохотной комнатке немного пахло гарью и золой. В полутьме спокойно посапывал младенец. Констанца никогда не ездила в лагеря, никогда не сидела у костра:

– Сидела, – поправила она себя, – когда де ла Марки в Банбери гостили. Тони пекла картошку, пела песни, под гитару. Она в скаутскую группу ходила, а я выпускные экзамены в школе сдавала, в двенадцать лет. Тем годом я послала Резерфорду свою статью, первую. И не побоялась… – Констанца приподнялась на локте:

– Дядя Джон забрал мальчиков в палатку. Они на барже ночевали, на рассвете рыбу ловили. Нам такое не позволяли, мы леди… – девочки проводили ночи в замке.

На тонких губах Констанцы остался вкус расплавленного зефира. Шипел сахар, капая в костер, девочки тормошили ее:

– Расскажите еще, миссис Конни. Расскажите о звездах, о планетах… – Констанца рассказывала о древних астрономах, о Джордано Бруно и Галилее, о наблюдениях за каналами на Марсе и лунными морями:

– Человек полетит к звездам… – она обвела глазами притихших, зачарованных девочек, – еще при нашей жизни… – Констанца была в этом совершенно уверена.

Она сделала вид, что преподает физику и астрономию.

Миссис Палмер, одобрительно, сказала:

– Стезя жены и матери почетна для женщины, как сказано: «Сотворил Бог помощника, ему под стать». Однако… – жена директора лагеря подняла палец, – нельзя забывать, что женщина тоже проповедует, наравне с мужчиной, как делала Сара, жена Авраама. Проповедует, учит других женщин… – Констанца, скрыла вздох:

– В Кембридже до сих пор раздельные колледжи. И когда мы избавимся от косности? Но, хотя бы, теперь больше женщин занимается точными науками, инженерией… – во времена бабушки Люси, женщина, ученый, оставалась редкостью. Констанца рассказала девочками и о дважды нобелевском лауреате, мадам Кюри. Она, мимолетно, подумала, что, по совокупности монографий, могла бы претендовать на премию:

– Какая премия? – горько напомнила себе женщина:

– Не забывай, куда привели твои расчеты и уравнения. Из-за моих выкладок погибли невинные люди, такие, как эти девочки… – мормоны запрещали кока-колу, девчонки пили домашний лимонад. Констанца заметила, что кое-кто, украдкой, жует жвачку:

– Наверное, они тайком на экскурсии купили… – подумала она, – Тони тоже карманные деньги на сигареты и жвачку тратила… – девчонки разрумянились от огня, галдели, от них сладко пахло фруктами.

– У меня никогда не появится детей… – неслышно спустившись с кровати, Констанца сунула ноги в простые туфли, – никогда… – ночи, в конце августа, в горах, стояли прохладные.

Лагерь спал, она решила покурить на крыльце. Небо переливалось, блестело сотнями звезд. Земля шла через поток Персеид. Констанца затягивалась сигаретой, закутавшись в темную шаль:

– Степан разводил костер, у озера Мьесен и в лесу. Он мне лосося жарил, русский суп варил. Уха… – вспомнила Констанца слово, – он говорил, уха… – от печеной картошки шел пар, Констанца дула на пальцы:

– Очень горячо… – он целовал выступающие косточки, на кисти, хрупкое запястье, кольцо, тусклого металла:

– Подожди, не торопись… – от него пахло свежей водой озера, дымом, – картошка никуда не убежит. Пусть остынет… – Констанца уронила голову на колени:

– Картошка совсем холодной стала, когда мы о ней вспомнили… – в ушах опять зазвучал знакомый, настойчивый голос:

– Те, кто живы, мертвы, те, кто мертвы, живы… – Констанца всегда считала себя материалисткой: