Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый

– Президент объявил войну коммунизму… – доктрина Трумэна ясно называла Советский Союз противником Америки:

– Значит, и с эмиссарами запада, и с их здешними приспешниками мы тоже поступим, как с врагами, – он сжал сильный кулак, с мелкими ссадинами на костяшках.

Одевшись, выйдя в комнату отдыха, с сосновыми, в русском стиле лавками, Эйтингон вспомнил жестяные умывальники, в старой внутренней тюрьме, на Лубянке:

– Летом сорок первого мы трудились круглыми сутками, без всякого комфорта для сотрудников. Петр ходил в пропотевшей гимнастерке, между допросами Кукушки… – подумав о бывшем выученике, Эйтингон поморщился:

– Он плоть от плоти советской власти, как и его брат. Родина их вырастила, подняла на ноги, а они плюнули в лицо социализму. Ничего, они за все поплатятся, как и здешняя мерзавка… – Наум Исаакович взялся за телефонную трубку. Сверху, как он и предполагал, ответили, что в его апартаментах все в порядке:

– Товарищ Алехнович работает. Мы слышим, как стучит машинка… – Наум Исаакович не хотел торопиться, и пороть горячку. Взглянув на хронометр, он сделал еще один звонок, здешнему сержанту. Отказавшись от обеда, он попросил принести вниз чашку кофе, из столовой. При мысли о кофе, сваренном фальшивой товарищем Алехнович, у него закрутило желудок:

– Гадина, дрянь, агент буржуазных националистов… – Наум Исаакович провел всю ночь и утро в подвале, но усталости не чувствовал. Он допрашивал доставленного из Мариамполя пожилого ксендза, подозреваемого в связях с бандитами:

– Тайна исповеди… – хмыкнул Эйтингон, – тайну исповеди они хранят до первой иголки, под первый ноготь… – у него на руках имелся список прихожан священника, имеющих отношение к засевшим в лесах националистам. Наум Исаакович, сначала, не поверил своим глазам:

– Не может быть такого. Я лично проверял ее анкету… – позвонив минским коллегам, он быстро заказал справку:

– Франц и София Калиновские, эсеры, враги советской власти, участники Слуцкого восстания. Они считались погибшими, после разгрома партизанских отрядов. Горский, кстати, уничтожал банды белорусских националистов. Он тогда на польском фронте обретался… – Калиновские, с чужими документами, осели в буржуазной Литве:

– Ксендз исповедовал ее родителей, и саму пани Ядвигу, мерзавку… – он криво улыбнулся. Священник тоже, якобы, при оккупации помогал партизанам, но это сейчас значения не имело. Поболтав горькой гущей, на дне фарфоровой чашки, Эйтингон закурил:

– Гадать нечего, старик пойдет под расстрел. Бандитка тоже, но сначала она мне все расскажет. Ясно, что она связник, между литовскими и белорусскими лесными братьями, как они себя величают… – трубка внутреннего телефона вздрогнула, он насторожился:

– Что еще? Сучка никуда не сбежит. Протоколы допросов через нее не проходят, она ни о чем не подозревает… – он сначала не понял, что за фамилию произносит лейтенант, дежурный по КПП. Забыв о так называемой Алехнович, Наум Исаакович распорядился: «В мой кабинет его, немедленно!».

Большие руки Волка, спокойно, лежали на руле.

Грузовик оказался ЗИС-5, трехтонкой, хорошо знакомой Максиму по довоенным временам. На войне такие машины, переоборудованные под артиллерийские тягачи, таскали пушки и вывозили в тыл раненых. Кузов машины переделали в темно-зеленый фургон, с надписью: «Duona». Второй грузовик, тоже, якобы, перевозящий хлеб, пошел в южные предместья Каунаса, где располагался военный аэродром:

– Йонас командует тамошней группой… – Волк покосился на цейсовский, трофейный бинокль, в руках тестя, – при нем Авраам, и еще десять бойцов. Аудра тоже с ним, они должны быть особенно осторожны… – на рассвете они выбрали подходящие места для засад:

– То есть не засад, а наблюдательных пунктов, – сказал Волк, на раннем совещании, у разрушенной ограды ботанического сада, – что, впрочем, не отменяет полной боевой готовности, уважаемые господа… – литовцы привезли не только трофейные, советские и немецкие автоматы, но и гранаты, с гранатометом, и даже четыре пулемета.

– Два и два… – Максим достал из кармана ватника «Беломор», – два здесь, и два у аэродрома… – машину, стоявшую у Девятого Форта, загнали в небольшой лесок. Для второго грузовика подыскали заброшенный, с провалившейся крышей, деревенский амбар, на перекрестке дорог, ведущих к аэропорту.

Волк разложил на приборной доске довоенную, буржуазную карту города:

– Придется нам миновать мост, Федор Петрович… – заметил он тестю, – сдается мне, что псы догадаются, куда мы хотим отправиться. Как бы они мосты не перекрыли… – тесть порылся в смятой пачке папирос: