Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый

В разговоре со Степаном, не выдержав, Федор Петрович сорвался на крик:

– Дурак! И я, и Волк тебе говорим одно и то же! Твой брат перебежчик, власовская мразь. Твой Петр на глазах Волка застрелил его товарища, по партизанскому отряду, он убил мою жену, в Лионе, он с эсэсовцами атаковал форт де Жу. Он, в конце концов, обрек свою жену на смерть в Аушвице… – Степан, упрямо, помотал головой:

– Я видел Петю, в Нойенгамме. Он мне все объяснил, он обещал помочь… – Федор Петрович выматерился:

– Ты четыре года на войне провел. Пора поумнеть, дорогой товарищ комбриг… – Петра они больше не обсуждали.

– Я помню его адрес, в Женеве… – присев на корточки, Степан возился с дровами, – когда мы окажемся за границей, я немедленно дам ему телеграмму, – об адресе брата он никому не говорил. Степан надеялся, что Пете удалось выручить Констанцу:

– Случаются чудеса… – подумал он, – может быть, она выбралась из СССР, и ждет меня в Британии. Ворон обрадуется, они с тридцать восьмого года не виделись… – жена снилась Степану почти каждую ночь. Мягкие волосы, цвета палых листьев, пахли гарью. Тускло светилось кольцо, на пальце. Она приподнималась на локте:

– Пока мы вместе, смерти нет, милый. Помни, те, кто мертвы, живы, те, кто живы, мертвы… – теплое дыхание грело его ухо:

– Помни, милый, не забывай… – он не забывал, веря, что Констанца жива:

– Она жива, я ее найду и мы всегда останемся вместе… – по наколотым с вечера дровам забегали огоньки.

Дешевый чай и сахар приносил из городов Волк. Воду они кипятили в двух подобранных в лесу, алюминиевых котелках. Обе посудины Степану были хорошо знакомы:

– Один котелок из РККА, а второй немецкий. Мы похожими в Норвегии пользовались… – вчера они с Авраамом доели суп, из подстреленного глухаря. Кроме обреза, у них имелось старое, начала века, охотничье ружье, тоже купленное на толкучке. Патроны требовалось экономить. Степан ставил силки на дичь, как он привык делать в Норвегии:

– Летом помогала рыбалка, грибы, ягоды… – он потрогал пакет с мукой, – Волк с Федором Петровичем должны сегодня-завтра вернуться. Надо пойти, проверить капканы… – в лесах они соблюдали большую осторожность.

Как, хмуро, сказал Волк, любое ранение для них было смерти подобно:

– Едва мы появимся в больнице, как нас арестуют, прямо в приемном покое… – Авраам коротко усмехнулся:

– Не дотянет никто до больницы, Волк. Здесь все нашпиговано минами и неразорвавшимися снарядами. Это мгновенная смерть, на месте… – Федор Петрович буркнул:

– Хорошо, когда мгновенная. На фронте я видел людей, которым руки-ноги отрывало. Они еще мучились, жили, пусть и в забытье… – поежившись, Степан плеснул в котелок воды из фляги. Кузен поднял заросшую рыжим волосом голову:

– Чай я сделаю, лепешки испеку. Ты там осторожней… – Степан взял приставленное к стене ружье:

– Нет здесь никаких партизан, поверь мне. Я вообще не думаю, что мы их встретим. Придется добираться к побережью своим ходом… – кузен нашарил на нарах «Беломор». Почти беззубый рот растянулся в неожиданно веселой ухмылке:

– Прошлым годом мы исключительно на лимузинах разъезжали… – Степан отвел глаза от немногих остатков зубов, от искривленных пальцев, державших папиросу:

– Товарищ Котов его пытал, то есть Эйтингон. Он враг, его разоблачат и арестуют… – дверь сторожки скрипнула. На Степана повеяло свежим, морозным воздухом:

– Середина марта на дворе, а ночами еще минус десять. Зима холодной выдалась, но мы уже почти в Прибалтике. К апреле окажемся на побережье… – Степан сразу сказал, что им не стоит приближаться в военным аэродромам:

– На всю компанию, у нас только тулка, обрез и финский нож, – кисло заметил он, – когда я на Халхин-Голе угонял японский истребитель, я был в форме и при оружии. Нас арестуют еще на подходе к авиационной базе… – оставалось побережье, где они надеялись найти рыбаков, переправляющих, за золото, в Швецию.

Степан помочился в волглый снег, на задах избушки:

– В Литве мы ходили на пляж. Надо же, это Волк в кафе «Ягайло» дебош устроил. Он тогда помог мне, как и в гостинице «Москва». Петя той порой покойного рава Горовица арестовал. То есть не Петя, это была ошибка. Петя бы никогда так не сделал… – застегивая штаны, держа одной рукой тулку, он замер.

Сугробы, за спиной, едва слышно трещали:

– Кто-то идет, – понял Степан, – но это ни Волк с Федором Петровичем, гать в другой стороне. У меня тулка при себе, но я не выстрелю в безоружного человека… – ружье отлетело в сторону, неизвестный бросился ему на спину.