Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том седьмой

– Мальчишка особенно опасен. Он мог что-то услышать и понять, во время посещений Матвея. Мальчик еще в США, нельзя рисковать. Надо избавиться от этого Аарона и заодно от девчонки Ягненка… – ни детей, ни собаки Наум Исаакович в терминале не обнаружил.

Аарон, осторожно, потрогал кузину за рукав куртки:

– Ты чего? – робко спросил мальчик:

– Ты зачем на него так смотришь? Это что, знакомый какой-то… – Ева, не отрываясь, уставилась на плотного мужчину, по виду еврея, в хорошем костюме и твидовой кепке:

– Он нас не видит… – странным голосом пробормотала кузина, – пошли, пошли отсюда…

На дебаркадере дул свежий, океанский ветер. Еву отчаянно затошнило, яблоко встало колом в горле:

– Лучше я буду разговаривать с цветами и бабочками… – грустно подумала девочка, – или лечить людей. Я не хочу, чтобы мне было больно… – в свисте ветра она расслышала короткий смешок: «Не надо».

– Нелюдь… – мимолетно вспомнила Ева. Ринчен прыгал по дебаркадеру, Аарон доставал билетики:

– Смотри, – присвистнул кузен, – по детским билетам полагается бесплатная бутылка кока-колы, в буфете… – Ева обрадовалась: «Отлично!». Протягивая билетики матросу, Аарон, беспечно, указал на палубу:

– Наши родители на пароме, а мы задержались в туалете. У нас с сестрой понос… – доверительным голосом сообщил мальчик, – мы наелись неспелых яблок… – закатив глаза, матрос буркнул: «Проходите».

– Сначала в буфет, за колой… – потребовала Ева, – возьмем бутылки и усядемся на корме!

– На носу интересней! – отозвался Аарон:

– Манхэттен красивей, чем дурацкий Хобокен… – стуча конверсами по доскам, Ева забыла о странно знакомом, далеком голосе:

– Тот человек был плохой, – подумала она, – но папе и тете Деборе он больше не страшен… – Аарон вынес из буфета стеклянные бутылки. Ева заметила:

– Конечно, самая маленькая порция. Пароходная компания экономит… – кузен отхлебнул сладкой, пышной пены:

– Ладно, пошли на корму, там меньше народа… – устроившись на скамейке, Ева сказала себе:

– Все будет хорошо. Это ошибка, папу и тетю Дебору скоро освободят… – канат отвязали. За кормой кораблика бился маленький, американский флаг. Качнувшись на волне, паром пошел на восток, к небоскребам Манхэттена.

Низкое солнце играло расплавленным золотом над рекой.

Белая дымка, повисшая вокруг Радужного моста, казалось, светилась. Город жил посреди беспрестанного грохота трех водопадов. С американской стороны вид считался не таким красивым, поэтому на Радужном мосту всегда скапливалась длинная очередь из пешеходов и машин. Туристы ехали в канадскую Ниагару на один день, полюбоваться водопадами, побродить по врезанным в гору тоннелям, дыша влажным туманом, прокатиться по канатной дороге, повисшей над бурными водоворотами.

Будки пограничного контроля, в середине моста, украсили разноцветными плакатами, рекламой круизного суденышка, «Девы Тумана», ходившей к водопадам с американской стороны.

Высокий, светловолосый мужчина, в куртке дорогой кожи, при саквояже, бросил взгляд в сторону афиши:

– Я помню, как дядя Хаим катал нас, на «Деве Тумана»… – доктор Горовиц привез детей и племянника в Ниагару летом двадцать пятого года:

– Мама с нами не поехала, она уже тогда часто болела… – дым сигареты Мэтью, казалось, наполняла вода, – но деньги у нас еще не перевелись. Биржевой крах не наступил, мне устроили роскошную бар-мицву, с банкетом в синагоге. Мама подарила мне золотые часы, дядя Хаим стоял рядом, когда я читал из свитка Торы… – тем летом доктор Горовиц показал детям не только водопады, но и отвез их в Монреаль:

– Ради практики в языке… – последние несколько часов, перед приездом в Ниагару, Мэтью старался даже думать по-французски, – Эстер бойко болтала в кафе и магазинах, и я тоже. Я хорошо помню город, быстро найду Латинский Квартал и нужный пансион…

Следуя распоряжению товарища Нахума, Мэтью оставил форд на городской стоянке. Оплатив недельное хранение, он положил билетик на ветровое стекло. Машину генерал Горовиц не запер, стоянка охранялась. Забрав с заднего сиденья саквояж, он навестил здание городского почтамта. В бойком городке почта закрывалась только в девять вечера.

Стоя в очереди к прилавку, Мэтью сверился с хронометром:

– Как и предсказывал товарищ Нахум, День Искупления я проведу на канадской стороне… – запечатав ключи от форда в конверт, Мэтью отправил бандероль в Нью-Йорк, по безопасному адресу. Он шел к Радужному мосту, помахивая саквояжем: