Леонид Подольский - Идентичность

Народ – это не просто очень много людей, не просто механическое объединение, это очень тонкий организм, очень чувствительный, народы болеют и даже умирают, как люди. Болезнь началась давно, с Гаскалы 41, с Великой французской революции, даровавшей евреям права. До того в средние века еврейский народ охраняли статуты, среди которых особенно значимым был Калишский 42, и гетто, – воздух свободы оказался разрушительным.

Две тысячи лет в изгнании, в диаспоре еврейский народ продолжал жить, принося неисчислимые жертвы – он жил благодаря изоляции и несмотря на угнетение во имя великой мечты: народ ожидал Мессию, чтобы вернуться в землю обетованную. Теперь же, лишенный духовного стержня: веры, Бога, раввинов, своей культуры, языка, вырвавшись из тесноты и нищеты украинских и белорусских местечек, народ должен был раствориться среди гоев. А это значило, что тысячелетние жертвы оказались напрасны. Что в божественном замысле содержалась роковая ошибка. Что Бог изменил самому себе. Или решил подвергнуть свой народ новому, еще более чудовищному испытанию.

Дедушка видел: русское еврейство исчезало. Наполовину уничтоженное Гитлером, оно лишилось воли к сопротивлению и почти добровольно отдало душу Аману. Умирал язык, умирала культура, умирала еврейская ученость; еще несколько десятков лет – и конец многотысячелетней истории; это будут уже не евреи. Еще не русские, но уже не евреи. Изгои или зомби, попавшие в расселину истории. Увы, каток истории равняет очень медленно и трудно.

Но Бог молчал. Либо его не было, Бога, либо он нарушил договор. Или был бессилен. Даже возникновение Израиля, которому так радовались евреи во всем мире, и дедушка тоже, не убедило его в величии божественного замысла и не разрушило дедушкин пессимизм. А где же Мессия 43? Дедушка не принадлежал к Нетурей карто 44, но отсутствие Машиаха в великий момент возрождения Израиля немало влияло на дедушкины сомнения в существовании Бога.

Но, пожалуй, больше всего усомнился дедушка в существовании того, чье имя нельзя было произносить, во время и после войны, когда узнал о миллионах погибших и изувеченных и о подлинных масштабах Холокоста. Масштабы тщательно скрывали; не только масштабы, но и сам Холокост – в этом было что-то маниакальное, шизофреническое, ведь состоялся же Нюрнбергский процесс, все стало известно, но даже слова такого не было: «Холокост», мало кто слышал в то время про Бабий яр 45, про Дробицкий яр 46или Змиевскую балку 47. Узнавали дедушка и папа постепенно, часто случайно, деталь за деталью, даже о мертвых не положено было говорить. То есть вроде бы массовые убийства евреев нацистами не были тайной, но все равно молчали. Скрывали. Запретили издавать «Черную книгу» 48, даже набор рассыпали. Железный занавес опутывал всю страну. И не только снаружи, но и внутри.

Непонятно было: где все это время был Бог? Как Он мог взирать безразлично? И на массовые убийства, и на последующее молчание? А если кара, то за что такая жестокая кара? Да имеет ли право Бог? Дедушка как-то сказал, что Аман победил Бога. Он продолжал молиться – по инерции, по привычке, молился и за тех, кто не мог молиться сам. Но настоящей веры у него, пожалуй, не было.

– А папа верил? – спросил Лёня.

– В Бога? – удивилась мама.

– Нет, не в Бога. В это все. В Амана.

– Нет. Папа давно не верил. Папа был умным человеком и очень хорошо все понимал. Смеялся надо мной, что я верю. Хотя я тоже, но я немного все-таки верила. Я и сейчас верю, немного. А папа говорил, что социализм должен быть совсем другой. Не сталинский. Что никто не знает пока, какой точно должен быть социализм. Что человечество только стоит у порога. Что со времени пророков оно ни на шаг не приблизилось к цели. Ты ведь знаешь, папа написал книгу.

– Знаю, – Лёня пожал плечами. – Эта книга была совсем не то…

До шести с половиной лет, когда Лёня пошел в школу, все звали его по папиной фамилии: Клейнман. Но оказалось, Вишневецкий, по маме. Хотя у старшей сестры фамилия была папина.

– Клейнман – некрасивая фамилия, – объяснила тетя Соня. – В переводе с немецкого: маленький человек. Разве ты хочешь быть маленьким человеком?

– Я хочу быть Клейнманом, как папа. И как дедушка.

– Ты подумай: Вишневецкий – очень красивая фамилия. Все будут тебе завидовать.

О да, Вишневецкий! Фамилия буйных литовско-украинско-польских князей, Гедиминовичей 49и Ольгердовичей 50, Корибутов 51, крупнейших магнатов, властителей Волыни, победителей крымских татар, основателей Запорожской сечи, маршалов, наместников, старост, каштелянов и воевод, зачинателей русской смуты, покровителей Отрепьева, организаторов походов на Москву, первейших вельмож, подписавших польско-литовскую Унию, гетманов польских и литовских, принцев Священной Римской империи, сказочно богатых феодалов, владевших сотнями тысяч крестьян, войсками, замками, городами и местечками, православных и католиков, писателей, музыкантов, поэтов! Это их красавец-замок располагался в Вишневце – от него и пошла фамилия прежних литовских смутьянов-аристократов, мудрым Витовтом, героем Грюнвальда, отправленных на Волынь. Это про князя Вишневецкого Байду сотни лет слагали песни сечевые казаки. Сам Иван Грозный пожаловал герою город Белев. И это князь Иеремия-Михаил, староста Перемышльский и Каневский, богатейший магнат и знаменитый полководец, отец будущего польского короля, разбил под Берестечком Хмельницкого, лютого врага еврейства 52. И, наконец, сам король Михаил 53, последний из Вишневецких. Увы, король-неудачник, жертва придворных и международных интриг, в чье короткое правление был подписан позорный для Польши Бучачский мир. Король, о котором почти сразу забыли. Ненастоящий и недолгий властелин, чью память вскоре затмили блистательные победы Яна Собеского 54.