Леонид Подольский - Идентичность

Иной раз для олим 69устраивали встречи с ветеранами. То были не обыкновенные древние старики. По возрасту ровесники британского мандата 70, годившиеся в отцы, а то и в дедушки государству 71, иные из них прибыли в страну дважды. В первый раз на «Эксодусе» 72, но были депортированы в тюремный лагерь в Гамбурге. Старики, так мало похожие на героев, с выдубленными солнцем и хамсином 73лицами, уроженцы Пинска, Бобруйска и Умани – это были люди, которым выпало дважды свершить историю. В первый раз, когда, не дождавшись Мессии, они возродили две тысячи лет существовавшую лишь в мечтах страну и оживили древний, погруженный в летаргический сон язык Книги, молитв и ученых-талмудистов. И во второй раз, когда исполнили заветы древних пророков: построили социализм, хотя он и стал уделом лишь немногих энтузиастов. Но они доказали: социализм – это вовсе не детище марксистской материалистической утопии. Совсем напротив: только идеализм порождает настоящий социализм. Их не загоняли в кибуцы, как в России в колхозы, они шли сами, как на великий праздник, чтобы соединить еврейский труд и еврейскую землю.

Могло ли быть нечто подобное в степной полосе Крыма, среди солончаков и сухой, покрытой колючками и норами грызунов, никогда не паханной раньше земли? Увы, у истории нет сослагательного наклонения.

В давней молодости, впервые услышав от мамы о еврейских колхозах, Лёня долго смеялся: те евреи, которых он знал – профессора, институтские преподаватели, учителя, врачи, инженеры, дантисты, торговые работники, гешефтмахеры 74 – очень уж были непохожи на обыкновенных советских колхозников. Видно, на Земле Обетованной и в Северном Крыму жили совсем другие евреи.

Однако, вопреки скепсису и недоверию Лёни, еврейское земледелие в России существовало: и при царях, и при Советской власти.

У Советской власти имелись свои немаловажные резоны: куда-то нужно было пристроить безработную местечковую бедноту, приобщить к труду евреев-лишенцев 75, возможно, особую роль сыграла американская помощь. То было время, когда «Джойнт» 76 и «Агро-Джойнт» 77 были в Советском Союзе желанными гостями. К тому же и идеология: если евреи считают себя нацией, их следовало привести к марксистской формулировке Сталина 78. Никак не наоборот. Не формулировку к евреям. Вероятно, присутствовала тут и революционная романтика: создать трудовое колхозное еврейское крестьянство, людей, почти две тысячи лет оторванных от земли, заставить возделывать хлеб.

С первой половины двадцатых годов провозглашена была политика еврейского территориализма, созданы КОМЗЕТ 79и ОЗЕТ 80, на Украине, в Крыму, в Белоруссии создавались еврейские сельсоветы и национальные районы, в колхозы и совхозы переселялись десятки тысяч бывших ремесленников и мелочных торговцев – вот тогда и заговорили про еврейскую автономию в Крыму. Разговоры эти, не очень, впрочем, определенные, происходили не только в евсекции 81, но и на самом верху. Однако с начала тридцатых годов политика национального территориализма была постепенно свернута, на место национальных районов и степного, безводного Крыма вышел новый прожект «Красного Сиона» 82 на самом краю земли, еврейские сельсоветы стали быстро хиреть из-за оттока работников, а с остатками еврейских национальных образований покончила война.

Однако, хотя реальная история еврейских поселений в Крыму закончилась, интрига – кремлевская, энкавэдэшная – напротив, стала закручиваться. Лёне лет одиннадцать было, хрущевское время, когда папа рассказывал заглянувшему в гости профессору Эпштейну, соседу – что-то про Жемчужину 83, Молотова, про какое-то письмо Сталину 84и переговоры в Америке 85. К тому времени Берию расстреляли 86, а Молотова отправили на пенсию 87, уже можно было об этом говорить, но Лёня не очень понял: то ли в самом деле собирались создавать еврейскую республику в Крыму, но Сталин после войны передумал, то ли с самого начала это был блеф, коварная ловушка для Молотова и членов антифашистского комитета.

Лишь годы спустя, в новое уже время, другое, когда кровавые тайны стали вытряхивать из молчаливых и темных кремлевских архивов, Леонид прочитал у Костырченко 88и Жореса Медведева 89и про ЕАК, и про Крым, но, пожалуй, больше всего про их нравы, про кремлевских пауков. Там в самом воздухе словно были разлиты вечная византийская спесь и вечное византийское коварство.

К удивлению Лёни, когда он стал расспрашивать, ожидая услышать про потемкинские деревни, мама нарисовала картину немалого энтузиазма. Из далекой Америки прибывали машины и механизмы, еврейские юноши на зависть местным садились за штурвалы тракторов и комбайнов, породистых коров закупали в Голландии и Германии, голодная, изъеденная солончаками степь жестоко сопротивлялась, но медленно отступала, на месте малярийных болот начинала колоситься пшеница – американские деньги и еврейский труд побеждали пусть и медленно, но неотступно. Сама мама, правда, в колхозе никогда не работала – она в это время училась в институте, зато мамины старшие сестры трудились бухгалтером и счетоводом. Семья Вишневецких вообще находилась на особом положении: бабушкин двоюродный брат дядя Пиня работал в «Агро-Джойнте», а значит, был очень влиятельным человеком.