Леонид Подольский - Идентичность

От знаменитых князей пошла и еврейская фамилия. Мамины предки, очевидно, жили на землях Вишневецких, то ли в окрестностях замка Вишневец, то ли в городе, принадлежавшем князьям. Семейное предание гласило, что некий предок по имени Ицхок служил управляющим в одном из имений князей. И будто дочка этого Ицхока, Мирьям, красавица, вышла замуж за знатного польского шляхтича и, несмотря на сопротивление родителей, стала в крещении Марией – гордые шляхтичи не так уж и редко женились на еврейской красоте и деньгах.

Больше уже в новое время узнавал про свою фамилию Леонид Вишневецкий, раскапывал корни, даже заказал родословную. Что-то особенное чудилось ему: вишневый сад в цвету, весна, воды вешние, таинственные знаки каббалы, цадики, небесная музыка, необычайный замок на горе, приют беспечных 55. Почти так и вышло: все больше встречались арендаторы 56, раввины и канторы 57.

Пролетарское происхождение, столь ценимое в советское время, с трудом отыскалось со стороны бабушки по маме, Стрижевской. Происходила она из небогатой семьи, отец ее был ремесленник-жестянщик – оттого и выдали бабушку за молеха 58из раввинской семьи. Старшие братья молеха, раввины и талмудисты, уехали в самом начале века в Америку, и только младший, неудачник, застрял в своем убогом местечке. Он учился старательно, быть может, даже чересчур, ночи напролет зубрил талмуд и тору, но нудная талмудическая ученость вытекала из него, как вода из дырявого ведра, что-то было в нем не от мира сего, наивная улыбка порой часами блуждала на бледном его, с длинными рыжеватыми пейсами лице, моментами он погружался в глубокую, почти сомнамбулическую задумчивость, в неясные, смутные мечты, бывало, говорил и отвечал невпопад, терял нить беседы или начинал шептать стихи. Он и писал их – на идише и на иврите, стихи даже печатали в каком-то еврейском журнале, но, со слов бабушки, стихи были странные, труднопонятные или, бывало, начинал рисовать или петь, словно дибук 59сидел у него в голове. Все считали его странным, так что раввином он не мог стать и так и остался меламедом 60в хедере 61.

В империалистическую войну, когда не приспособленный к жизни дедушка оказался на фронте и даже убил несколько австрийцев, а потом рыдал над телами врагов, потому что никого не хотел убивать, но, убив против своей воли, нарушил заповедь Божью, бабушка, чтобы выжить и прокормить семью, занялась торговлей. Вероятно, у нее оказался особый талант: дело росло, семья богатела, кроме продуктов, бабушка начала торговать всякой всячиной и кто знает, чего бы она добилась, но тут грянула революция, а за ней и Гражданская война. У бабушки все отобрали, магазин ее поочередно грабили петлюровцы и буденновцы, дело пришлось закрыть. И дедушка: вернувшись с фронта, он вскоре оказался без работы. Религиозные школы закрыли, меламед стал никому не нужен.

Но все как на американских горках: после бедствий военного коммунизма наступил НЭП. Во время НЭПа бабушка снова сумела подняться – отложила золотые червонцы и даже разбогатела настолько, что, когда НЭП отменили и стали высылать буржуев, бабушка Сура с дедушкой Авраамом попали в черные списки. К счастью, у бабушки оказался поклонник в органах, ее очень давний воздыхатель Моше, революционер-большевик, бывший бундовец 62 – когда-то бабушкины родители его отвергли, но он сохранил теплые чувства – благодаря Моше успели вовремя собраться и уехать. Так вышло, что семья с Житомирщины перебралась в еврейский колхоз в Крым. Но и в Крыму пробыли недолго…

За то недолгое время, что Леонид Вишневецкий жил в Израиле, он успел побывать на экскурсии в Дгании 63, матери израильских кибуцев, в этой, как говорил гид, «больше, чем легенде»: кузнице израильской аристократии и национального духа, и у кибуцников 64и мошавников 65в Изреельской долине – там даже снимали несколько комнат на целое лето для внуков. Среди не так давно осушенных болот, столетьями бывших рассадниками малярии, среди каменистой, мало пригодной для обработки земли, безводья, вечного бича этих мест, подаренных некогда Господом Аврааму, Леонид не густые поля пшеницы видел, не апельсиновые и гранатовые рощи и пальмы, не вычищенных до блеска голландских коров, любительниц Баха и Вивальди, не тучные стада, – стирая навертывавшиеся слезы с глаз, он лицезрел перед собой пионеров, новых евреев. Не бывших бедняков из черты оседлости 66, не мелочных торговцев и сутулых ремесленников, не вечных ешиботников 67в ермолках, с длинными пейсами, годами зубривших Талмуд и средневековые сочинения РАШИ 68, дрожавших при слове «погром», но – хозяев обильной, обетованной земли, сначала выкупивших, а затем отвоевавших ее у арабов, превративших пустыни и болота в сады.