Лёнечка был слишком мал и оттого он плохо понимал, о чем шепчутся взрослые, к тому же в самых интересных местах они переходили на идиш, но память у него была цепкая, кое-что он запомнил, а многое узнал или домыслил потом. В те страшные дни – это он позже узнал, что страшные – Сталина тайно сравнивали с Гитлером и по секрету шептались о депортации. Говорили о письме в ЦК 98, об отдельном письме Эренбурга 99, об арестах офицеров-евреев, что будто бы в Биробиджане строят бараки, и даже о приказе по МПС 100.
Странно, но папу в то время не трогали. Напротив, внешне были благосклонны. Хотя, несомненно, шептались… Даже соседи… Домработница Маруся рассказывала, что смотрят как-то странно… Однако благосклонность с особенным изуверством…
…Истерия началась сразу после информационного сообщения ТАСС 101.
Это была вполне управляемая истерия, как при всех больших процессах: советские люди единодушно требовали казнить убийц в белых халатах. Митинги волной катились по стране – на заводах, фабриках, в учреждениях, везде. О митингах целыми днями передавали по радио, захлебываясь, все больше повышая градус, писали газеты. Собственно, истерия продолжалась все последние годы, одни «безродные космополиты» 102 чего стоили, но тут градус антисемитизма переключили на «горячо», больше не скрываясь за эвфемизмами.
Митинги не были стихийными, на каждом обязательно присутствовали секретари или хотя бы инструкторы из обкома или горкома, или, на худой конец, из райкома – партийное начальство сбивалось с ног. Но вот что странно или, наоборот, не странно – люди искренно верили всему, огромное большинство людей. Еще недавно они скандировали: «Смерть Троцкому», потом: «Смерть Зиновьеву и Каменеву», позже: «Смерть Бухарину». «Смерть, смерть» – это повторялось многократно, чуть ли не четверть века, и люди верили, что кругом враги, паранойя давно и прочно охватила страну. О, Леонид давно понял, что паранойя, как и фашизм, и нацизм, и коммунизм – вещь заразная. Собственно, паранойя – это не болезнь, это – симптом, проявление более серьезной болезни. На сей раз происходил очередной рецидив, теперь гнев обращен был против евреев. Фамилий почти не помнили, знали только, что врачи – евреи, сионисты. Троцкий, Каменев, Зиновьев, поэты-националисты из ЕАК, жена Молотова, теперь врачи-отравители – все враги, все евреи. По эту сторону – пока – оставались лишь Каганович 103и только что умерший Мехлис 104.
Как заведующий кафедрой марксизма, папа был членом горкома и в этом качестве обязан был присутствовать на митингах и время от времени выступать. Что выступает Клейнман – в этом была особая ирония, особый «цимус» 105, как говорил дедушка, специфический «голубовский» прикол. Люди шептались, но слушали. А папе приходилось маневрировать, говорить, что есть еврейская буржуазия, националисты, двурушники, пошедшие в услужение к толстосумам, а есть еврейский пролетариат, который вместе с русским пролетариатом беззаветно стоит на страже социализма. И что не нужно огульно… Что нужно называть врагов пофамильно… Что у врагов нет национальности… Все вроде бы правильно папа говорил, по-марксистски, но слова его звучали диссонансом, он зарабатывал штрафные очки…
Особенно противно было папе выступать оттого, что к этому времени он все знал и понимал: и что врачи не враги, и что членов Антифашистского комитета расстреляли ни за что, скорее всего, из-за мелкого раздражения Сталина, и что все политические процессы инспирированы. И что все, что происходит – паранойя. Что человек с безграничной властью, узурпатор, стоящий во главе великой страны, давно и серьезно болен. От природы безмерно жесток и к тому же страдает паранойей; что жестокость и злоба Сталина – от темного страха, а страх тем больше, чем больше людей по его приказу убито, и что паранойя – болезнь очень многих диктаторов… Иродова болезнь… И что на евреях Сталин хочет отыграться, потому что его переиграл Бен-Гурион 106, или из-за того, что евреи слишком бурно приветствовали Голду Меир 107. И что дело врачей затеяно было Берией, использовавшим темные страхи Сталина, хотя Берия вовсе не антисемит, зато великий интриган – этому страшному человеку просто нужно было убрать Абакумова 108и, быть может, еще важней, отвести от мингрельского дела 109, то есть спасти себя за счет евреев.
И еще папа знал, хотя, быть может, до чего-то докопался позднее, – связи у него были обширные, даже в ЦК, а главное, очень глубоко он умел анализировать, – что в Кремле сподвижники грызутся вокруг трона тяжело больного Сталина, перенесшего два инсульта, а Сталин на самом деле боится врачей – возможно, со времени суда над Плетневым и Левиным 110, и что у Сталина действительно есть основания бояться: он сам убил Фрунзе с помощью докторов 111.
Читать дальше