Леонид Подольский - Идентичность

Как раз в то время папа писал свою книгу и сильно нервничал, потому что очень не вовремя сняли Хрущева. Папа Никиту не любил: «малограмотный болтун», «хам и прожектер», но эти-то, новые, обещали быть еще хуже. Сталинисты… Доклад на пленуме делал Суслов – тот самый, которому, по дошедшим до папы слухам, Сталин поручил руководить депортацией евреев…

Так вот, Лёня окончил третий курс или четвертый, когда случился этот анекдот. Евреи вдруг оказались в привилегированном положении. Евреев в институт принимали, а армян и грузин – нет. А все оттого, что кто-то в крайкоме, не разобравшись, возмутился, что едут поступать в Россию, хотят задаром, не платить большие взятки в своих республиках. Цеховики проклятые…

Отчасти все действительно было так. Доходили слухи, что в Тбилисский мединститут принимают строго сто человек: всех, кроме самых блатных, цековских деток и обкомовских, за огромные взятки. Между тем юноши и девушки из Грузии учились по всему Союзу. Это было очень выгодно – работать там врачом. Потому что врачам принято было давать огромные взятки. Рассказывали, что в этой солнечной республике хирурги часто не начинали даже экстренные операции, пока им не принесут многосотенную, а то и тысячную благодарность 147. От этих поборов многие ехали лечиться в другие республики. Там с них тоже брали взятки – знали, что грузины выгодные пациенты, – но совсем другие деньги, в несколько раз меньше.

Все так, но при чем тут абитуриенты? А главное, в крае было очень много местных грузин и особенно армян. Вот они-то и попали под раздачу.

Слух, что грузин и армян в этом году не будут принимать в институт, неисповедимым образом распространился очень быстро. Абитуриентов из Закавказья как ветром сдуло. Так что Боря Копелян, кудрявый брюнет, которого в том же году идиотскими вопросами срезали в Бауманке 148, тотчас сориентировался на экзамене по своей любимой физике и сказал:

– Товарищ преподаватель, вы немного ошиблись. Я хоть и кудрявый, и брюнет, но еврей, а не армянин. Копелян, вы можете уточнить, еврейская фамилия. Даже известный артист есть в Ленинграде.

Как ни странно, Борино хамство возымело действие. Он получил «отлично» и прошел в институт.

Этот анекдот долго потом смаковали в еврейских кругах, да и не только в еврейских, так что через много лет Леониду пришлось услышать про этот случай в Москве, одновременно с другим, тоже вошедшим в анналы институтской истории. Тот случай, второй, произошел, когда Лёня заканчивал институт: на выпускном вечере ведущий Саша Хожаинов под гомерический смех зала вручил солдафонам с военной кафедры копию картины Ивана Шишкина «Дубовая роща». И еще Лёня запомнил, как профессор Соболь как-то в гостях говорил папе:

– Вы посмотрите, что делается. В Бауманское училище Копеляна не взяли, как еврея. А тут, наоборот, потому что еврей.

– Не обольщайтесь, – серьезно отвечал папа. – Смешно, конечно. Но вся наша жизнь здесь – один нескончаемый трагический анекдот.

…Пожалуй, именно случай с Борей Копеляном открыл Лёне глаза. Он начал догадываться, что Советский Союз – больной организм и что антисемитизм – только надводная часть айсберга. Тем более что почти в это же время до Ставрополя докатились слухи о волнениях в Абхазии.

– Большому землетрясению обычно предшествуют малые, – сказал тогда папа. – Когда-нибудь все обрушится. Но я не доживу. И слава Богу. А ты – не знаю…

В тот год сразу два события наползли друг на друга. Шестидневная война и папина книга.

Шестидневная война… В девяносто восьмом, к пятидесятилетию Израиля, Леонид Вишневецкий поехал проведать детей. Вдвоем с Олечкой они отправились на несколько дней на Красное море в Эйлат. В Эйлате, едва приехали, Олечка встретила старую знакомую по МГУ и та так живописала прелести отдыха на Синае, что тотчас соблазнила Олечку. Леонид не знал, что это такое, Синай – помнил только, что по Синайскому полуострову несколько тысяч лет назад в течение сорока тяжких лет бродили евреи, бежавшие из Египта, а потому легко согласился.

Сразу после пограничного пункта – запомнились очень светлокожий египетский офицер в сияющем белом мундире и рядом с ним солдат-негр, нубиец, догадался Леонид, вспомнив древнюю историю – началась пустыня. Это была коричневато-серая, выжженная солнцем, кое-где покрытая редким сухим кустарником и колючкой каменистая земля. Впрочем, через несколько минут уже ничего нельзя было разглядеть – автомобиль со всех сторон окружал непроницаемый, удушливый столб пыли.