Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

Потом она поняла, что каждую ночь Иван обходил опочивальни с девицами, любуясь их сонной прелестью, отмечая тех, кого потом отберут в первую дюжину. Из нее царь и брал себе единственную девушку, будущую царицу московскую.

Когда Иван, по обычаю, обойдя двенадцать девиц, остановившись перед Анастасией, протянул ей вышитый платок, знак выбора, девушка чуть не потеряла сознание.

Однако сомлеть в такую минуту означало смерть не только для нее, но и для ее родных. Другие семьи распустили бы слухи, что мать скрыла хворость дочери, отправляя ее на смотрины. Представив ссылку в глухое Заонежье, стиснув зубы, Анастасия с поклоном приняла платок.

Девушка удивилась улыбке царя. Лицо Ивана обычно было недобрым, даже хищным, но сейчас в его глазах плясали искорки смеха.

Настроение государя менялось, как погода в весенней Москве. По-своему оберегая жену, Иван не принуждал ее к полуночным забавам. Анастасия вздохнула:

– Но слухи, слухи… На чужой роток не накинешь платок.

Потянувшись, Анастасия хлопнула в ладоши. Таз для умывания внесла Феодосия. Царица привычно поразилась красоте новгородки.

– Доброго утречка вам, матушка-царица, – напевно проговорила Феодосия: «Хорошо ли спалось?»

– Да не очень, – зевнула Анастасия: «Все духота, и воняет на Москве ужасно».

– Как не вонять, ежели в покоях неделю не убирали… – Феодосия подала Анастасии богато вышитое полотенце: «Девки прислужницы совсем разленились, только языками чешут».

Анастасия покраснела. Проведя детство в бедной усадьбе, она не могла справиться с леностью слуг. Сама же убирать она не хотела, такое царице было невместно.

– Может, ты хоть их приструнишь? Вокруг тряпки грязные валяются… – Анастасия ткнула пальцем в угол, где высилась куча нестиранного белья, – так и клопам недолго завестись.

– Мух у нас уже с излишком, – сухо заметила Феодосия, убирая таз с полотенцем:

– Берите возки, государыня, поезжайте на денек в Коломенское. Там тишина, не то что в Москве, гвалт беспрестанный. Отдохнете, искупаетесь, в такую жару вода в реке, как молоко парное. Я останусь, и уберемся везде как следует.

Прасковья Воронцова, готовившая в соседней горнице платье царицы, прислушалась:

– Самое время, – решила она, – без лишних ушей сподручней разговор завести.

Возки с царицей, боярынями, мамками и сенными девками поползли через наплавной мост, соединявший Тверскую и Серпуховскую дороги.

Согнав в покои прислужниц, боярыни заперлись в опочивальне Анастасии, разбирая платья. Юная царица, ровно малый ребенок, едва поносив, бросала в угол покоев опашени с драгоценными камнями и расшитые летники.

Прасковья искоса взглянула на Феодосию.

– Долго ль, боярыня вдоветь располагаешь? Не пора своим домком зажить?

Феодосия вздохнула:

– Свахи ездят к сродственникам, но не глянется мне никто. После Васи покойного никого не хочу.

– Лукавишь, боярыня… – Прасковья перекусила нитку, коей пришивала пуговицу к опашеню, – ой, лукавишь…

– Ты, Прасковья, сколько лет с мужем живешь? Пятнадцать вроде?

– На Красную горку пятнадцать было.

– Сколь я помню, говорила ты, что замуж идти тебя родители не неволили. Ежели придется человек тебе по сердцу, так дадим свое благословение.

Прасковье вспомнилось лето после венчания, жаркий июнь в подмосковной вотчине Воронцовых, цветы на лесной поляне, где в полуденной хмари понесла она близнецов. Было ей тогда чуть менее пятнадцати, а Михайле семнадцать, и были у нее волосы черны, ровно вороново крыло, а глаза сияли нездешней лазурью.

– И меня батюшка не неволил, – Феодосия удивилась словно затуманенным глазам Прасковьи, – однако тяжело мне Васю забыть, будто вчера все случилось.

– Но не станешь же ты век одна куковать? Ты не в своем дому сейчас и не в родительской вотчине, надо и свое хозяйство заводить.

– Дак и сватают все на хозяйство, Прасковья Ивановна, да у кого жена преставилась, и с детками ему не управиться, – отозвалась Феодосия, – а не ради меня самой сватают.

– Есть один боярин, – Прасковья замялась, – роду хорошего, богатый. Хоша он и вдовец, но сыны у него взрослые. Один монашествует, другой к царю близок, а насчет хозяйства, не ради оного он тебя сватает, а потому, что видел тебя.

– Но не говорил! – Феодосия смяла в руках царицыну рубашку:

– Как можно девицу али вдову сватать, и словом с ней не перемолвившись! Не кривая, не косая, и слава Богу! Вдруг я дура набитая, двух слов связать не могу. Впрочем, у вас на Москве это все равно. У вас жены сидят, аки колоды, в теремах, к людям им хода нет.