Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том второй

Солнце показалось на горизонте, она коснулась губами его виска: «Пора».

Зашуршали шелковые юбки. Петя не открывал глаз: «Ненавижу, когда ты одеваешься».

Он приподнялся на локте: «Иди сюда». Изабелла присела рядом. Петя аккуратно заплел ей косы.

– Я приеду, как только получится, – он помолчал. Изабелла потерлась щекой о его ладонь: «Писать нельзя?»

– Нельзя, – ответил он: «Прости».

Он потянул к себе перо и бумагу. Петя сначала нацарапал по памяти что-то из Петрарки, но разорвал записку. Невозможно было чужими словами говорить о своей любви. Закончив, он перечитал сонет. Это было плохо, очень плохо, но это было свое.

Подписавшись: «Tе amo», он запечатал конверт.

Степан вытащил шлюпку на белый песок. Над морем вставал рассвет. С прошлого года здесь ничего не изменилось. Что бы ни происходило в большом мире, остров оставался таким же безлюдным.

Вымыв руки в ручье, он пошел вглубь леса. Хижина была крепкой, топором он владел на совесть. Ему казалось, что внутри пахнет Беллой, цветами в летнем солнце, но это был только мираж.

Опустившись на земляной пол, он закрыл глаза. Степан опять пожалел, что разучился плакать с того времени, когда держал ее, умирающую, в объятьях.

Отложив книгу, Петя прислушался. Сквозь раскрытые ставни доносился грустный звук виуэлы. В порту стояла тишина. Послеполуденная жара спустилась на Порт-Рояль, женский голос звучал одиноко, словно не было больше никого на целом свете:

Descansa en el fondo del mar, verdes como los ojos.

Su nombre era Isabel, ella muria por amor.

Бросив на стол монеты, Петя спустился к берегу. Не было сил не думать о ней, бывшей так далеко, за океаном, за просторами земли. Он пропустил меж пальцев напоенный солнцем песок:

– Та, что умерла из-за любви, – Петя помотал головой: «Не позволю».

Вечером труп ее мужа выбросили в море. Белла отвернулась: «Не сейчас». Степан ждал ее три года, но увидев горький огонь в зеленых глазах, кивнул: «Оставайся здесь. Я пойду на палубу».

Отстояв ночные вахты, на рассвете он уложил вещи.

– Я и не знала, что бывает такое счастье, – сказала Белла, сидя в шлюпке. В ее взгляде Степан все равно заметил боль.

Стоя на пороге маленькой хижины, Белла повернулась к нему. Опустив голову, девушка проговорила: «Ты должен все знать. Прежде чем…»

В свете костра на ее щеках блестели слезы. Они долго молчали. Наконец посмев прикоснуться к ней, Степан взял нежную руку: «Прости меня».

– Я ненавидела это… – Белла не договорила, Ворон увидел ярость в ее взгляде.

– Я не хотела, чтобы ты взял меня такой, – ее рот дернулся, – с плодом насилия. И я знала, что если он родится, я буду всю жизнь смотреть на него и видеть его отца!

Повернувшись спиной к Степану, она рванула платье. Шелк затрещал, его ослепило белое сияние узкой спины, с заживающими рубцами от плети.

– Белла, – он был не в силах заключить ее в объятья: «Я должен был забрать тебя три года назад. Ничего этого бы не случилось. Прости, любимая».

Она уронила голову в руки: «Я молилась, Ворон, чтобы выкинуть. Это грех, но я молилась Мадонне и всем святым. Они меня услышали, только, – Белла вздохнула, – не сразу. Не хочу об этом вспоминать».

Той московской осенью, Степан просыпался каждую ночь от криков сестры, словно стонал подранок, прося смерти.

– Не надо, – он положил руки ей на плечи: «Все кончилось, Белла. Теперь я всегда буду с тобой».

– Я вся твоя, – она провела сухими губами по его щеке: «Ведь ты такой один, Ворон».

Он, еле сдерживаясь, попросил: «Пойдем».

Утром он спал долго, отсыпаясь за все ночные вахты, а когда открыл глаза, то Беллы рядом не оказалось. Перевернувшись на другой бок, с намерением поспать еще, он почувствовал что-то холодное.

– Давай купаться, – шепнула Белла. Она скручивала в узел потемневшие от воды волосы.

Степан, легко пристроил ее на себя: «Более ты у меня никуда отсюда не выйдешь, жена».

– Я в тюрьме? – в глазах девушки заблестел смех.

– В рабстве, – Ворон закинул руки за голову: «У очень строгого хозяина, предупреждаю».

– Как раз по мне, – влажные локоны рассыпались по его груди, он вдохнул запах соли: «Вся моя?».

Темные ресницы дрогнули, опускаясь на глаза прозрачной зелени, она кивнула.

Он сполз по стене, устроившись в углу, где они спали двенадцать лет назад.

Повернувшись на левый бок, он вытянул руку, словно она лежала здесь, умостившись в его объятьях. Погладив пустое место, он прикоснулся губами к воздуху: «Я вернулся».

Он сделал то, что делал здесь каждый раз. Телу стало легче, но сердце ныло, привычной тяжестью горя.