Светлана (Лана) Макаренко – Астрикова - Марина Цветаева. Нетленный дух. Корсиканский жасмин. Легенды. Факты. Документы

Не было понятно все до конца в «необыкновенной Марине» и мужу, обожаемому «Сереженьке».

Петр Яковлевич Эфрон в год смерти.

Ее страстное поглощение дружбой с невесть откуда возникшей на ее пути Софией Парнок, ее болезненное чувство нежности к умиравшему от туберкулеза в Москве его собственному старшему брату, Петру Яковлевичу, (Марина ухаживала за ним, не отходя, до самой его кончины, и тоже посвятила ему цикл стихов. – автор.) повергало Сергея Эфрона, вообще – то никогда не выплескивающего своих эмоций наружу, романтичного, немного нерешительного, погруженного в себя и свои мысли, но при всем этом страстно – ревнивого и болезненно страдающего от вечно кажущегося ему недостатка внимания со стороны семьи (тоже, вероятно, – большой комплекс раннего сиротства – автор.) в полное отчаянье, и толкало к решительным, не совсем обдуманным шагам. Едва закончив первый курс университета, он подал прошение о приеме добровольцем в армию, и был призван на фронт, сначала в качестве с санитара в лазарете, а потом – и слушателя школы прапорщиков……Он не мог объяснить себе строки писем мятежной Марины к разным людям.. Они лились рекою эти письма, и сколько же в них, в самом деле было от моря, от реки,: бурлящей, нежной, стремительной, бурной, непредсказуемой, манящей, загадочной.. А вроде и воды прозрачны, и каждое волнение души – видно. И рука с обручальным кольцом покойно лежит на его плече и взгляд зеленых глаз, темнеющих по вечерам как изумруды, все также внимательно – тревожно устремлен на него. Но, боже мой, эти странные строки, как они его изводили!

«Я ушла в семь часов вечера, а сейчас одиннадцать утра – и все думаю о Вас, все повторяю Ваше нежное имя (пусть Петр – камень, для меня Вы Петенька. Откуда эта нежность – не знаю, но знаю куда – в вечность <���…>. Слушайте, моя любовь – легка. Вам не будет ни больно, ни скучно, я вся целиком во всем, что люблю. Люблю одной любовью – всей собой – и березку, и вечер, и музыку, и Сережу, и Вас. Я любовь узнаю по безысходной грусти, по захлебывающемуся: «ах!"… Вы для меня прелестный мальчик, о котором – сколько бы не говорили – я ничего не знаю, кроме того, что я его люблю.. (Письмо М. Цветаевой – П. Я. Эфрону от 10 июля 1914 года. Москва.)

Но прозы было мало, была еще и поэзия:

Фамильное захоронение семьи Эфрон на отдельном участке Ваганьковского кладбища. Вместе с Петром Яковлевичем похоронены его сестра и брат.

Гроза «в лазури души», в конце концов, могла быть просто – поэтическим образом, и из – за этого вовсе не стоило терзаться.. Но Марина так серьезна во всем, чем увлечена, так решительна. В отличие от него, всегда болезненного, всегда сомневающегося и всегда – восторженного. Сергею, порой, казалось, что она скрыто посмеивается над тем, что он живет «вполшага», и сама, будто бы показывает ему, как нужно жить"в полный шаг», в полное дыхание и не бояться безудержной нежности, растущей в душе. Как тропический, благоуханный цветок.. Странно, будто сговорившись, они одновременно пишут письма Лиле Эфрон – сестре и золовке. Строки почти параллельны, почти лежат в одной плоскости, но странно непересекаемы, хотя и то и другое письмо – крик души:

Сергей: " Каждый день война разрывает мне сердце. Если бы я был здоровее – я давно был бы в армии. Сейчас опять поднят вопрос о мобилизации студентов – может быть и до меня дойдет очередь? (И потом, я ведь знаю, что для Марины это – смерть!)

Марина словно вторила ему, отчаянно и резко, короткостью и горечью фраз. В них, несомненно сквозила острая боль непонимания. Внутренне она начинала сходить с ума:

«Лиленька!

Приезжайте немедленно в Москву. Я люблю безумно погибающего человека и отойти от него не могу – он умрет. Сережа хочет идти добровольцем, уже подал прошение. Приезжайте. Это – безумное дело. Нельзя терять ни минуты.