Александр Зарубин - Волчья дорога. История времен тридцатилетней войны

– Знаете, друг мой, наш капитан так рьяно разоблачает фальшивые чудеса, что порой мне кажется, что он прячет настоящее.

ДеБрасье тоже обернулся на эти слова, посмотрел назад – и ничего не увидел. Только взлетела, захлопав крыльями мелкая полевая птица.

А в лесу – совсем недалеко от костров, у опушки Анна, собиравшая вместе с товарками хворост, вдруг почувствовала знакомый взгляд. Тёплый и ласковый. Правда на этот раз он прошёл вскользь, будто «милый ангел» куда-то торопился. Она обернулась и увидела бредущих по лесу людей – капитан Лесли, Ганс и прочие возвращались в лагерь.

– Сворачиваемся, – услышала Анна издали капитанский крик. – Пора уходить отсюда.

«Спасибо, милый ангел», – прошептала она и вернулась к работе.

«Вот послал господь бог недотёпу», – от всей души выругался оставшийся в лагере сержант, в очередной раз не найдя Рейнеке-юнкера на положенном ему уставом месте.

Веселый город

– Ну, вот и дошли, – проговорил устало капитан Яков Лесли, увидев тонкие струйки дыма на горизонте.

День выпал ясный, солнце светило вовсю, со всей силой, скупо отмеренной ему для зимнего дня. Вокруг была равнина, безлесная, гладкая, искрящаяся льдом и снегом на белом свету. Такая же как и вчера, как и неделю назад, и только струйки дыма, тонкие полосы, отвесно встающие в синее небо из какой-то, ещё невидимой, точки за горизонтом, словно говорили: «Дошли».

– И двух дней не понадобилось, – оскалился старый сержант, растирая покрасневшие на морозе руки.

Проговорил, и ещё раз оскалил зубы в довольной усмешке. Старому вояке было чему радоваться. Рота покинула мёртвый город вчера утром и, на радостях, выдала такой бодрый марш, что пролетела за сутки путь, на который обычно отводилось два дня. Никто не отстал и не сбил ноги, ни одна повозка не застряла и не сломала ось. Колонна, хрипя под барабан одну матерную песню за другой летела, словно на крыльях. Было куда. Впереди дымил трубами город – живой, манящий промёрзших людей светом, теплом очагов и обещанием отдыха.

– Дошли, – повторил капитан, глядя, как вырастают вдали кирпичные стены, приземистые квадратные башни, кресты на шпилях церквей. Дым от сотен печей, струйками поднимался вверх, в синее небо. Подул ветер, на роту пахнуло запахом – пряным, сводящим с ума запахом хлеба и человеческого жилья. «Как же мне надоел холод», – подумал капитан и натянул колкий офицерский шарф выше на горло.

– Известно дело, капитан. Мюльберг-место такое. Туда все, как на крыльях летят. Вот обратно – ползком, как правило.

– Кстати, капитан, вы нам так и не рассказали, что это за город такой? – вежливо вклинился в разговор один из французов – маленький аббат стоял рядом, стараясь спрятать лицо от ветра в воротник плаща.

– Как какой, весёлый, – с похабной ухмылкой пояснил сержант, удивляясь, как кто-то может не знать такие вещи.

Капитан вдруг развернулся и показал рукой на чёрную точку вдали, за их спинами:

– Что там, аббат?

– Похоже на деревню… или кладбище … – неуверенно ответил Эрбле

– Правильно, деревня. Соженная. Как и все прочие на этой равнине. Немудрено. Долина Эльбы, основная дорога связывающая север империи с югом. Тут ходил генерал Мандесфельд, тут прошёл старый Тилли, великий Валленштейн, не к ночи будь помянут. Потом Северный Лев, я, сержант, наша Магда. Да все, кто был на этой войне. Даже ваш маршал Тюррен добрался, хоть отсюда до Франции и далеко. Всю местность вокруг армии выжгли и подмели, как метлой. Хорошо хоть, мы её поперек пересекаем, а не вдоль. Вот тогда бы вы, шевалье, поняли, что такое настоящий марш по выжженной земле. И точно посредине – город Мюльберг. Живой, не сожжённый и не разграбленный. Живёт и процветает. Как вы думаете, почему?

– Стены крепкие?

– Нет, – ответил капитан, пряча улыбку, – Это не Штальзунд. Стены им еще Мандесфельд взорвал.

– Вы были при Штальзунде, капитан? – влез в разговор сержант. Брови его взлетели в неподдельном изумлении. Капитан лишь усмехнулся и пожал плечами:

– Моё первое дело. Только приехал на континент. А вы, сержант?

– Тоже, герр капитан. Стояли под стенами, мокли да ждали – что кончится раньше: терпение у бога или солдаты у маршала.

ДЭрбле недовольно поморщился и короткой фразой вернул разговор в прежнее русло:

– Судя по тому, что вы, сержант, живы, а маршал Валленштейн – нет, божественное терпение не безгранично. Но вы отвлеклись, господа. Так чем же знаменит этот славный город, в который мы сейчас направляемся?