Роман Рассветов - Их жизнь. В краю голубых озёр. Книги первая и вторая

– До свидания! – Крикнула ему в спину Мария.

Она стояла на дороге, осматривалась вокруг. Справа от неё, метрах в трёхстах, могучей и сумрачной стеной вздымался в небо еловый лес. Даже здесь, на таком расстоянии, слышался мощный глухой шум от гулявшего среди ветвей ветра. В стороне от леса виднелся небольшой домик, взглянув на который, дрогнуло сердце и зачастило, забилось взволнованно. Нет на Земле человека, который, пройдя пекло войны, не дрогнет, не заволнуется, увидев родную хату, в которой родился, вокруг которой делал первые шаги, вокруг которой сбивал о камни пальцы босых ног! «Быстрей, быстрей!» – Она торопливо месила сапогами раскисший серый снег, задыхалась от нетерпения, и, вдруг, остановилась, взялась руками за выступающий вперёд живот: дитя под сердцем ощутимо шевельнулось внутри: " Тише, мама, не торопись, не забывай обо мне!» – Она немного постояла, успокаивая дыхание, и пошла вперёд.

Постепенно её шаги становились всё медленнее и медленнее, наконец она совсем остановилась, не веря собственным глазам: это был явно другой дом, не тот, что она помнила. Кое-где в стенах виднелись обгорелые брёвна, нижние венцы вытесаны из ещё не успевших высохнуть, свежих брёвен, крыша покрыта ещё жёлтой прошлогодней соломой. «Господи, а, вдруг, их здесь нет? Может, здесь совсем другие люди поселились?» – Мелькнула тревожная мысль. Она, почти бегом, проскочила мимо залившейся неистовым лаем собаки, небольшенькой, лохматой, привязанной на короткую цепь возле сарая для сена, и распахнула входную дверь. В сенях, после уличного света, было совсем темно. Мария на ощупь нашла ручку и потянула на себя.

– Кто там? – Послышался встревоженный голос. «Это я, мама!» – Хотелось ей крикнуть, но голос, вдруг, пропал. Она так и замерла у дверей, бессильно опираясь плечом на массивную дверную коробку.

Пожилая женщина из-за большущей русской печки сделала несколько шагов и тоже замерла, широко раскрыв глаза, не веря себе.

– Езус Мария, неужели это ты? – Прошептала она пересохшими губами.

– Мама! – Почти с рыданием вырвалось у Марии, и, спотыкаясь, не чувствуя под собой ног, она сделала несколько шагов и уткнулась головой в материнскую грудь, почти повиснув на матери.

– Доченька, доченька моя, жива, Езус Мария, жива, – шептала мать и всё гладила, гладила по спине дочь, до конца всё ещё не веря в то, что, вот она, рядом, жива, невредима.

– Да что же мы стоим-то? – Очнулась она. – Раздевайся, садись. У меня, вот, и супчик как-раз сварен, правда без соли… ну ничего…

Мария сняла и повесила шинель и шапку-ушанку на вбитые в стену квадратные в сечении гвозди, прошла к столу, сколоченному из грубо остроганных досок, села на такую же самодельную табуретку. Она жадно, во все глаза, смотрела на хлопотавшую у печи мать, вытаскивающую чугунок с супом и наливающую его в глиняную миску, потом, вдруг, вскочила, взяла вещмешок и вернулась к столу.

– Ой, мама, я же гостинцы привезла! – Мария развязала вещмешок и вытащила оттуда две металлические банки американской тушёнки, буханку хлеба, завёрнутые в бумагу 6 кусков хозяйственного мыла, дюжину коробков спичек, солдатскую флягу спирта и большой, красивый, весь в цветах и с кистями платок.

– Это тебе, мама, – протянула она ей платок.

– Ой, спасибо, доченька! Езус Мария! Какой подарок! Сроду такого не получала! – Мать накинула платок на плечи, повертелась перед тусклым, с отбитым углом зеркалом, даже помолодела и похорошела от счастья.

– А это папе, – вытащила Мария красивую, сверкающую никелем, зажигалку. – А где он, мама?

У матери моментально постарело лицо и опустились руки, и сама она всем телом осела на длинную лавку, покатились из глаз слёзы, оставляя мокрые следы на щеках.

– Нет у нас больше папы, доченька, – глухо сказала она.– Не дожил он до встречи с тобой, надорвался он,.. схоронила я его…

Мария обняла её за плечи и, не в силах сдержать слёз, зарыдала: – Как это случилось, мама? -Спросила она, когда они немного успокоились.

– Хату нашу немцы при отступлении подожгли, но, слава Богу, хлынул ливень, как из ведра, и затушил пожар, только крыша и верхняя часть брёвен обгорели. Янис стены разобрал, нижние венцы уже гнилые были, так он сам, один, рубил ёлки в лесу и на себе таскал домой, где у нас коня теперь достанешь, вот и надорвался… Хату он кое-как закончил, приходили соседи, помогали, крышу уже без него накрыли, слёг он, 28 января умер… Поминки устроила… Пришлось с соседями за работу расплачиваться… Осталась теперь у нас только корова, мешок ржи и 3 мешка картошки… Как жить будем, не знаю, доченька, – поникшим голосом закончила мать.