Роман Рассветов - Их жизнь. В краю голубых озёр. Книги первая и вторая

Мария улыбнулась этой мысли, встала с постели, заправила кровать, накинула сверху имевшее жалкий вид покрывало, натянула на себя платье и вышла во двор. Празднично голубело небо, вставало солнце, и только из небольшой серой тучки, непонятно откуда взявшейся и повисшей над головой, споро сыпались увесистые дождинки. В будке спокойно спал Тузик. Через отверстие виднелась его лохматая голова, лежавшая на передних лапах. Марии захотелось, как когда-то в детстве, выбежать под дождь, побегать, попрыгать, вымокнуть до нитки. Она глянула на выпиравший вперёд тяжёлый живот. «Поносишься теперь!» – Усмехнулась она, но, всё же, не выдержала, выскочила под дождь, запрокинула лицо, чувствуя, как довольно сильно, но, всё же, приятно, бьют по лицу крупные капли, как намокает и льнёт к телу, становится тяжелее платье.

– Ну, сумасшедшая! Совсем ошалела без мужика девка! – Вытаращила на неё глаза мама, когда она вскочила в хату в мокром, прилипшем к телу, платье, рассыпавшимися по плечам и висевшими сосульками мокрыми волосами.

– Ой, мама, как хорошо! – Радостно воскликнула она. – Дождь скоро кончится, пойду к Паулиням полоть.

– Как ты пойдёшь в мокром платье? Оно ж у тебя одно такое, в другие ты не влезешь теперь, – всплеснула руками мать.

– Да ничего, мама, пока дойду – обсохну, – засмеялась Мария.

– Вдвоём бы, конечно лучше, дочка, да боюсь я телёнка одного без присмотра оставить, и самим надо грядки полоть, иди лучше, одна, – решила мама.

Мария вытерла лицо льняным полотенцем, подсушила волосы им же и села к столу. Мать вытащила из печки молочную похлёбку с мучными клёцками, разлила в керамические миски. Позавтракали. Дочь порылась в тряпье, нашла безнадёжно затасканную, дырявую кофту. «С утра на плечи накину, – подумала она, – а потом под коленки буду подкладывать.»

Пошумел короткий дождик и затих. Блестела свежевымытая трава, поднималось солнце над зубчатыми вершинами елей. Неугомонный жаворонок вырвался в небо, помахал крылышками, набрал высоту и, сходу, залился радостной трелью. «Ишь, как хорошему утру радуется пичуга!» – Улыбнулась Мария. Она шла босыми ногами по мокрой траве, платье липло к телу, ей было холодновато. Она, на ходу, всунула руки в рукава кофты, застегнула до верху пуговицы. Стало теплее. «Вот дурёха! – Укорила она себя. – Вымокла до нитки, а зачем?»

В лесу ещё стоял сумрак, тропка была ещё почти сухой, короткий дождик не смог пробиться сквозь толщу ветвей. Невдалеке от тропы, рядом со стволом ели, бугрился лесной муравейник. Большие рыжие муравьи сновали взад-вперёд, таскали сухие хвоинки, каких-то жучков, личинки. Мария остановилась, понаблюдала несколько минут за их суетливой деятельностью и пошла дальше. «Ничего, – думала она, – как-нибудь проживём. Теперь, вот, тёлочка есть, до осени подержим, пока трава, потом продадим, купим овец, поросёночка… Может, Владислав деньжонок сколько собрал к демобилизации. Почему он не едет? Война кончилась, немцы подписали капитуляцию…» Она тут же вспомнила, как 11 мая прибежал дядя Август, босой, в расстёгнутой до пупа рубахе, от него пахло табаком и самогонкой. Ещё не успев открыть дверь, из сеней, закричал во всё горло: – Победа! Победа! Фашист капитулировал! – Потом он обнимал их с мамой, щекотал бородой, целовал слюнявыми губами. Мария тоже целовала дядю Августа, кружилась с ним по комнате, плакала на лавке, тут же смеялась, опять плакала, всё у неё валилось из рук, она не помнила, куда шла и что собиралась делать, вспоминала погибших друзей и подруг, опять плакала, целовала Тузика в холодный мокрый нос, он, от избытка чувств, неистово прыгал к её лицу, пытался лизнуть горячим языком… Она засмеялась, вспоминая это, и, тут же, замерла, уж больно неуместно прозвучал этот одинокий смех в сумрачном лесу, пришло чувство тревоги. Она вспомнила про «лесных братьев», пропавшего Язепа. Он, как в воду, канул после того, как провожал её домой. «Неужели это они схватили его? – Думала она. – Если да, то его уже нет в живых.» Она увидела перед собой его голубые глаза, полные нежности, крупную, гордую голову, широкие, бугристые плечи…

Вот и хутор Паулиней. Рвались с цепи, роняя злобную пену, здоровенные псы. Вышел хозяин, рявкнул на них, псы замолчали и завиляли хвостами.

– Доброе утро, дядя Алфред! – Поздоровалась Мария.– Пришла, вот, долги отрабатывать.

– Доброе утро, соседка! Моя Юзефа уже на грядках… Вот только… как ты полоть-то будешь? – Замялся он.

– Ничего, дядя Алфред, я на коленках буду, смогу, – ответила, краснея, Мария.