Целый час нужно было добираться от города до завода в деревянном холодном, практически без дверей трамвае. Едва ли перегородку, предохраняющую людей от падения, можно было назвать дверью. Тем более, что в час пик эти двери не закрывались, а люди висели гроздьями, чуть приткнувшись на подножке и едва зацепившись за поручень. Зимы были очень суровыми, и случаи обморожения были обычным делом, поскольку самой распространённой одеждой для рабочих была телогрейка, а валенки и овчинные полушубки носило, в основном, коренное население. Ещё ходили в драповых пальто на вате с цигейковым или даже каракулевым воротником. Но и эта одежда не сильно спасала при часовой поездке в неотапливаемом трамвае. Только в восьмидесятых годах горожане, работающие на заводе, стали получать жильё в заводском районе. Впрочем, из-за плохого транспортного сообщения желающих переехать в него из города было немного. Проблема была решена только в самом конце двадцатого века.
Харьковчане дружили семьями и отличались от остального заводского населения особыми взаимоотношениями. Мои приятели были вторым поколением эвакуированных. Несмотря на ровные отношения со своими сверстниками и соседями, они держались своим кругом и несколько дистанцировались от остальных жителей. Только много лет спустя из оговорок Кирюши я поняла, что вокруг семьи Белых, была сформирована еврейская община из приехавших харьковчан. Синагоги в городе никогда не было. Я не знаю степень их религиозности, но они бережно сохраняли обычаи своего народа и поддерживали тесные отношения со своими родственниками и знакомыми, живущими в других городах. Особенно были заметны трогательные отношения в семьях и забота о тех членах общины, которые терпели нужду, болели или состарились. Повсеместные многовековые гонения на евреев выработали в них инстинкт самосохранения, который и помогал им сохранить нацию. Кирюшин отец, работая инженером на заводе, был руководителем местной общины и владельцем то ли Торы, то ли Талмуда. Кирюша называл её – Книга. Евреи всячески скрывали наличие такой общины в городе. В стране существовала довольно жёсткая антисемитская государственная политика, которая не афишировалась, но была очевидна для всех и являлась причиной бытового антисемитизма. Коренное население относилось к евреям без явной агрессии, но людей раздражали замкнутость их среды и взаимопомощь между ними, что порождало зависть. Раздражение против евреев под влиянием государственной политики возрастало при ухудшении связей между Советским Союзом и Израилем с каждой военной победой Государства Израиль.
На момент начала нашего тесного общения отец Кирюши уже умер, Книга осталась в семье, но Кирюша никогда мне её не показывал. Мать Кирюши – Эдита Павловна, которая всю жизнь проработала врачом – акушером в родильном доме, намного пережила своего мужа. Члены еврейской общины по множеству причин не приветствовали смешанные браки и, похоже, Кирюша стал жертвой этого запрета. Живя с матерью, он долгое время был в близких отношениях с русской девушкой – Леной, но не женился. Я предполагала, что его мать была противницей этого брака. Она не слишком возражала против их отношений и, даже неплохо относилась к дочери Лены – Анечке, которая для Кирюши стала родной. Отношения между матерью и сыном были сложными и, в конечном итоге, он холостяковал почти до шестидесяти лет.
Кирюша, как типичный послевоенный ребёнок, невысок, но широк в плечах, бомжеватого вида, как будто он только что вернулся из похода. Ему неинтересно заниматься своей внешностью, поскольку предпочитает дела поважнее. С возрастом его неряшливость увеличивалась. Он отличается открытостью, оптимизмом и жизнелюбием. Очень легко вступает в общение с заинтересовавшими его людьми. Кирюша вообще любит поговорить на интересующие его темы и спорить до победного конца, но в силу высокого интеллекта, может принять точку зрения собеседника, если тот сумеет его убедить в своей правоте. Он ироничен, порой экстравагантен, но разумен, хорошо владеет словом и логичен в своих умозаключениях. Спорить с ним сложно.
Кирюша очень заботится о своём здоровье, регулярно ходит в спортзал и играет в футбол. Кроме того, он – большой интеллектуал, много читает и ему непременно, как можно быстрее, хочется поделиться с близкими ему людьми всем новым и необычным. Он придает решающее значение тому, что его окружает, поэтому с особым интересом относится к сложившейся политической ситуации в стране. Почти все его друзья детства разъехались – кто в Москву, а кто – эмигрировал. Он не задумывался об отъезде, ему было интересно жить и в «лихие» девяностые. Сначала Кирюша, как большинство интеллигенции, разделял мнения либералов, но к нулевым годам разочаровался и иначе, как «либерастами» их не называл. Я не понимала его восхищения «экономическим гением» Гайдара и увлечения стихами Быкова, которые печатались почти каждый день в либеральной прессе, которую он читал взахлёб вместе с другом Борисом. Кирюша всегда ставил ударение в его имени на первом слоге. Прибегая ко мне, Кирюша цитировал Быкова, призывая оценить его юмор. Стихи Быкова на злобу дня мне казались графоманскими и парадоксальными, из которых порой трудно понять, что имеет ввиду автор. Мне не нравится Быков, прежде всего за то, что он не любит страну, в которой родился и живёт, и радуется её проблемам. Я, по меньшей мере, недоумеваю по поводу многих решений нашей власти, но мне не приходит в голову хаять Россию и трудно согласиться с определением Быкова нашей государственной политики, как «разрешение быть плохими, которое негласно даётся подданным». 1 1 1 Газета «Собеседник», N 44, 2017 г.
Быков публично поддерживает самые одиозные фигуры общества, даже душевнобольного Родченкова, приносящих много вреда стране. Мне интересно, почему эти либералы, поносящие всё и вся, не свалят за рубеж. По крайней мере, это было бы логично.
Читать дальше