– Апартаменты сейчас закрыты… – Джон остановился на Театральной площади, – как и их загородная вилла. Наш замок тоже почти пустует, семья появляется в Банбери только на каникулах. Но Полина поселится там с мужем и детьми. Павел тоже вернется в свое законное владение, надо только вывезти его отсюда. А я… – он вдохнул сырой, дымный московский воздух:
– Я тоже когда-нибудь женюсь, наверное… – сестра намекала, что он нравится принцессе Анне:
– Которая еще девчонка, как и сама Полина, – усмехнулся наследный герцог, – у них пристрастия меняются по несколько раз на дню. Полина пока что без ума от Че Гевары… – сестра пристроила на стену портрет команданте и кубинский флаг. Такие плакаты Маленький Джон заметил и в Москве:
– И апельсины у них кубинские и марокканские… – глазея на театр, юноша очистил один, – а к нам фрукты везут с карибских островов… – апельсин он купил на лотке перед бывшим Елисеевским магазином:
– Выпил ситро и дошел пешком до Красной площади, – Джон долго стоял в восхищении перед собором Василия Блаженного, – видно, что Кремль возводили итальянские мастера, но собор русский, у нас так строить не умеют… – под ногами хлюпала волглая грязь, с реки дул теплый южный ветер:
– Завтра обещали плюс пять градусов, – вспомнил Джон, – но тетя Марта говорит, что это обманная весна. Хотя все девушки надели короткие юбки… – москвички только скользили скучающими взглядами по дурно одетому, неловкому провинциальному парню. Стоя в очереди у лотка, Джон услышал легкий шепоток:
– Смотри, Гутиэррес… – очень красивая черноволосая девушка в легкой дубленке, покинув белую «Волгу», независимо прошла в гастроном. Джон проводил ее взглядом:
– Вертинская, дочь знаменитого певца. Тетя Марта показывала мне ее фильмы… – товарищ Вальд должен был хорошо знать советский кинематограф:
– Теодор-Генрих, наверное, теперь отлично говорит по-русски, – Джон выбросил шкурки из-под апельсина в урну, – это если он вообще жив, конечно… – юноша все же считал, что кузена не арестовали:
– Не такой он человек, – уверенно думал Маленький Джон, – он водил за нос Штази и Комитет, он не дастся им в руки… – юноша заметил припаркованную у Малого театра «Волгу» с затемненными стеклами:
– Лубянка в пяти минутах ходьбы отсюда, – вспомнил Джон, – но Лубянка не станет меня пасти, они понятия не имеют, кто я такой… – порывшись в кармане, он подсчитал деньги в дерматиновом портмоне, с портретом его предполагаемых матери и тетки. Тетя Марта долго наставляла миссис Мэдисон в искусстве съемки у советских фотографов:
– Боже тебя упаси улыбаться, – строго заметила тетя, – в СССР ценятся серьезные лица. Сделаем подходящие прически, приоденемся… – Вера вскинула бровь:
– Космический век на дворе, а мы будем выглядеть, как деревенские простушки… – Марта вздохнула:
– Мы такие и есть, милая. Нас привезли в товарных вагонах из приволжской глуши в глушь казахскую, где мы и просидели последние двадцать лет… – родня носила блузки в цветочек с бантиками.
По краю фигурно обрезанного фото вилась еще более фигурная надпись: «Милому сыну и племяннику Яну от любящих матери и тети. Курган, 1963». До отъезда на сибирские стройки Вальды, по документам, обретались именно в пригороде Кургана:
– Деньги на оперативные расходы брать нельзя, – Джон хотел купить подарок сестре, – ладно, у меня есть и свои рубли… – рубли он поменял в Coutts & Co, где банковские работники еще с позапрошлого века приучились не задавать клиентам ненужных вопросов:
– Через два года я окончательно стану совершеннолетним, – пришло в голову Маленькому Джону, – пока ее величество наш с Полиной опекун, вместе с тетей Мартой. Ко мне перейдут герцогский титул и все владения семьи. Но я верю, что папа жив, он не мог погибнуть. Он где-то в СССР, но как его искать… – «Волга» медленно двинулась в сторону Тверской. Маленький Джон чиркнул спичкой:
– Найдем. Виктор, – он взглянул в сторону зеркальных окон ЦУМа, – судя по всему, друг Павла. Он может знать, почему его вчера увезли с квартиры и что с ним случилось. На крайний случай, у меня есть адрес мистера Лопатина на Арбате, куда я и направлюсь, если не увижу Виктора в ЦУМе… – оскальзываясь на вычищенном дворниками тротуаре, Джон пошел к вертящимся дверям универмага.
Холеная, сильная рука постучала сигаретой о край пепельницы. Низкий голос сказал:
– Я знаю, мой милый, что курение дурная привычка и комсомол ее не одобряет. Однако позволь мне на седьмом десятке лет потворствовать моим прихотям… – Наум Исаакович подмигнул мальчику:
Читать дальше