– Мне тоже. У меня завтра доклад на семинаре, о советской текстильной промышленности. Слава Богу, что мне разрешили со следующего курса перевестись на кафедру истории средних веков. Больше не надо читать бюрократические писульки из наркоматов… – Аня хотела продолжить занятия экономической историей:
– Буду писать о фландрских текстильных мануфактурах, – заметила девушка, – о торговле тканями. Так больше шансов попасть в Бельгию… – они пока не смогли передать письмо доктору Гольдбергу:
– Но передадим, обязательно… – Аня полюбовалась свежеотпечатанным листом, – и вообще, нам недолго осталось здесь болтаться… – они верили, что рано или поздно покинут СССР:
– Пока мы еще не знаем, как, – Павел уложил в портфель перебеленные сестрой листы учебника, – пусть хотя бы кого-нибудь из нас выпустят на запад… – он понимал, что на такое шансов мало. Аня щелкнула зажигалкой:
– Пойду кофе сварю. Надя велела ее не ждать… – по стеклу ползли потеки мокрого снега, – она сегодня на вечеринке в Доме Кино… – устроившись на диване, по соседству с мопсами, Павел потянулся за китайской тетрадью. На клетчатый плед выпала скромная открытка со снегирем:
– У меня все хорошо, – читал он неряшливый почерк, – летом я сдаю выпускные экзамены и поступаю в профессиональное училище. Зима на Волге суровая, у нас часто бушуют метели. Мне всегда грустно, когда на дворе метель. Наверное, это с детства. Пиши мне, твой друг Марта Журавлева…
Павел вспомнил крохотный золотой крестик на узкой ладони девочки, тихий голос:
– Мне сказали, что мои родители погибли в ходе секретного эксперимента. Они были физики, но я не знаю их имен… – отыскав под грудой папок чистую тетрадку, Павел решительно вывел вверху страницы: «Полигон. Повесть». Он быстро писал, наклонив рыжеватую голову. Поставив рядом чашку кофе, неслышно поцеловав теплые волосы на затылке брата, Аня пошла к себе.
Тебя, Россия, вконец опутывали,
Но не для рабства ты родилась,
Россию Разина, Россию Пушкина,
Россию Герцена не втопчут в грязь!
Выбросив руку вперед, поэт склонил голову. Стол взорвался аплодисментами, с дальнего конца закричали:
– Водки! За это надо выпить, Василий Васильевич! Это настоящая русская поэзия, не чета всяким Мандельштамам и обери… – говорящий запнулся, – обери… – Надя неслышно сказала: «Обэриутам». Бархатный, вкрадчивый голос над ее ухом заметил:
– У вас хорошее образование, Наденька. Обычно актрисы таким не блещут… – Надя поднесла сигарету к огоньку его зажигалки:
– Я говорила, товарищ Королёв… – на его висках сверкала изысканная седина, – я не актриса, я модель и танцовщица. Я студентка училища при Большом Театре, работаю в ансамбле Моисеева… – бесконечные ноги Нади в черных чулках американского нейлона, едва прикрывало такое же черное платье, скромного, почти монашеского покроя:
– Только длина у него не монашеская, – усмехнулась девушка, – товарищ Королёв дырку во мне проглядел. На закрытый показ «Вчера, сегодня, завтра», с Марчелло Мастроянни и Софи Лорен, Надю пригласил один из ее официальных, как весело говорила девушка, работодателей.
– Я словно Марианна во Франции, – замечала Надя, – ни одна мозаика или фреска о молодежи Страны Советов не обходится без меня… – художник-монументалист готовил эскизы отделки проектирующегося дворца культуры в Братске. Насколько видела Надя на газетных фотографиях, Братск пока большей частью состоял из бараков и палаток:
– Ничего, – уверенно сказал монументалист, – все впереди. Из вас выйдет отличная бетонщица, товарищ Левина… – Надя была рада позировать в комбинезоне. Ей не нравились откровенные взгляды художника:
– Но товарищ Королёв вообще едва слюну не пускает… – стряхнув опьяневшего монументалиста, Надя собиралась поехать домой, но у столика появился хорошо знакомый ей поэт, в сопровождении вальяжного мужчины с благородной сединой, в отлично сшитом костюме:
– Надюша, – раскрыл объятья знакомец, – позволь тебе представить. Василий Васильевич Королёв, наш бард и скальд, певец жизни героя революции и гражданской войны, товарища Горского. Он не может покинуть ресторан, не познакомившись с олицетворением красоты… – Королёв склонился над ее рукой:
– Аншанте, мадемуазель, – сказал он с тяжелым акцентом, – по-французски это значит… – Надя отчеканила:
– Je sais ce que ça veut dire. Très bien… – танцуя с ней, Королёв все время вставлял в разговор французские слова. Чувствуя его настойчивую руку пониже спины, Надя дерзко сказала:
Читать дальше