Марианна Федорова - Игнач Крест

- Князь все же свой был. А теперь на нас идут лютые вороги. Торжок, почитай, уже погиб. Разорены и все земли низовские. Некому там будет ни сеять, ни урожай собирать, а уж в Новгород везти и вовсе некому, да и нечего. Бог даст, сами отобьемся ратной силой от поганых - вам решать, может, и отобьемся. А вот от глада и мора сами никак не отобьемся. Пусть Никита Петрилович, как старшой над Иваньским складничеством, уговорит добрых купцов без роста дать Новгороду казну большую, и надо тотчас посылать на немецкие торговые дворы, в Любек и иные города, бывалых людей хлеб закупать, рядиться на новый урожай, а иначе глад и мор нас не хуже поганых побьют.

Степан Твердиславич только шумно вздохнул и развел руками, а Спиридон, как всегда увесисто, сказал:

- Дело говоришь, Федор. Пусть вече утвердит лучших гостей* для покупки хлеба, а я им и софийскую казну отворю.

* Г о с т ь - купец, торгующий в разных городах и странах.

- Так говоришь, владыка, благолепно, - прогудел Никита Петрилович. - Ладно, уговорю я моих суконщиков да вощаников. Дадут казну.

Посадник, сообразив, какой выгодный для его планов поворот придал обсуждению дядя, сказал решительно и твердо:

- Так и быть должно. А к лету на Иваньской, Немецкой, на всех пяти пристанях все склады надо освободить для приема хлеба…

Тут его прервал звонкий голос кончанского старосты Матвея:

- А может, еще надо по концам и улицам загодя гривны собрать, чтоб хлеб закупить?

Посадник одобрительно кивнул головой, хотя и нахмурился было вначале, что ему не дали договорить.

На Совете Господы посторонних обычно не было, только члены Совета да несколько вечевых дьяков, записывавших по очереди, кто что говорил, какие приняты решения. Но вот вошел, неслышно ступая зелеными расшитыми сапожками, сын боярский Федор, направился прямо к Степану Твердиславичу, наклонился к уху посадника и прошептал:

- Беженцы из Торжка появились. Город кипит. Поторопись скликать вече, боярин, а то уже несколько уличанских вече сами по себе собрались…

Степан Твердиславич ничего не ответил, только быстро приподнялся с кресел и возгласил приговор Совета Господы:

- Полков со свейского*, орденского и литовского пограничья не снимать; тысяцкому Никите Петриловичу исполчить город и земли, пригороды и волости, погосты и отдельные дворы, поставив где надо опытных воевод. Тверди и засеки по дороге к Торжку вооружить и снарядить аж до самого Серегера, обеспечив их воями и всем, что надо. Поручить ему через тиунов и мытников собрать дань с Иваньского складничества и других купцов. Поручить посаднику Степану Михалкову дар владыки, софийскую казну, и, все собранные деньги присоединя, порядиться с немецкими, свейскими и другими гостями, вручив им сколько надо в уплату за хлеб. Загодя предупредить, чтобы все амбары на пристанях были свободны для приема хлеба. - Тут посадник перевел дух и покосился на вечевого дьяка, который еле успевал записывать. Дождавшись, когда тот кончил, Степан Твердиславич продолжал: - Помочи Торжку посылать не мочно, - тут голос боярина дрогнул, - тем паче, что уже и поздно, видать, посылать ее. Так приговорим, - закончил посадник и посмотрел на Спиридона - от него теперь зависело все: ведь голоса разделились.

Все молча смотрели на архиепископа, но он встал, сказал одному из вечевых дьяков:

- Вели созывать вече, - и удалился во внутренние палаты.

Степан Твердиславич погрузился в глубокую задумчивость, не видя и не слыша происходящего вокруг, не заметил он и того, как вновь появился Спиридон уже совсем в ином облачении - вместо скромной черной рясы владыка шествовал в длинной лазоревой мантии, украшенной алыми атласными полосами. На голове у архиепископа возвышалась митра с жемчужным крестом над челом. Епитрахиль* была украшена жемчугом и разноцветными каменьями. Казалось, что в этом богатом облачении, в сверкании золотого шитья, блеске алмазов, жемчуга, изумрудов, рубинов, яхонтов, хрусталя должно было совсем потеряться, сделаться неприметным худое, бледное лицо владыки. Ан нет, ничуть не бывало. Наоборот. Стало особенно заметно, что черты лица у Спиридона тонкие и правильные, что серые глаза его смотрят умно и проницательно, как бы сочувственно, сострадающе, что он прост и величав в одно и то же время. Кто теперь и подумать мог, что он был избран архиепископом из простых дьяков.