– Будешь, как ребецин из Меа Шеарим. Твой сын, пусть и приемный, женится, а ты ожидаешь нового ребенка… – Анна нежно подумала:
– Родится девочка, мы назовем ее Ирит. Авраам каждое утро приносил мне ирисы…
В конце зимы они встретились на севере. Авраам консультировал на тамошних раскопках, Анна ездила с проверкой по ульпанам в кибуцах. Они провели несколько дней в тихом циммере, как, с легкой руки репатриантов из Германии, называли в Израиле пансионы. Домик стоял на окраине малолюдного кибуца, на берегу озера Кинерет. Окрестные холмы покрывал ковер анемонов, по ночам за ставнями шуршали последние дожди сезона:
– Ирит, – повторила Анна, – малышка появится на свет, когда в стране все зазеленеет… – она не хотела слышать имя мужа:
– Пока придется ломать комедию, – мрачно поняла Анна, – Джеки надо знать, что у нее за спиной надежный тыл… – им не сообщили, куда отправляется дочь.
Мадам Симона качала головой:
– У нее была спокойная должность, зачем она все затеяла…
Свекровь зорко посмотрела на Анну:
– Почему нам запретили говорить с ней на иврите… – дочь звонила в кибуц раз в неделю.
Год назад неизвестный мужской голос с парижским прононсом, представившись месье Полем, попросил семью Леви объясняться с Джеки только по-французски или на итальянском языке:
– Вашего мужа мы предупредили, – добавил он, – таковы требования безопасности страны…
Анна отозвалась:
– Скорее всего, она едет в Европу, мадам Симона, от… – женщина понизила голос, – от Моссада… – свекровь неожиданно спокойно сказала:
– Хорошо, девочка правильно поступила…
Мадам Симона и Яаков приезжали в город на автобусе:
– Михаэля и меня привезет к Джеки машина Моссада, – вздохнула Анна, – Джеки спокойно начнет задание, Эмиль женится и тогда я соберу вещи… – госпожа Фридлендер подвинула ей блюдо с пышками:
– Ешьте, не стесняйтесь. Говорят, что с девочкой тянет на сладкое… – Анна покраснела, – когда я ждала Наоми, Фридрих смеялся, что работает только на шоколад. С Гидеоном, – она кивнула на пока закрытую дверь кабинета, – я бегала к нашему поляку, – на первом этаже дома располагался небольшой маколет, как называли на иврите лавки, – ела соленые огурцы прямо из бочки… – госпожа Фридлендер налила им еще кофе:
– Фридрих увел меня у первого мужа, – усмехнулась она, – громкий был скандал. В тридцать третьем году Берлин только нас и обсуждал, забыв о пожаре Рейхстага…
Первый муж госпожи Фридлендер служил прокурором в армии:
– Он из богатой семьи, – заметила женщина, – старое прусское дворянство. У них имелся титул, я сама родилась баронессой… – Анна вопросительно посмотрела на нее. Госпожа Фридлендер невозмутимо сказала:
– Тогда я еще была немкой. Еврейкой я стала в Палестине… – она кивнула на снимок покойного Фридлендера:
– Фридриху шел пятый десяток, он потерял жену, а я только несколько лет, как обвенчалась… – двадцать лет разницы в возрасте Фридлендера не смутили:
– Его ничего не смущало, – подтвердила пожилая женщина, – когда мой тогда еще муж, – она поморщилась, – явился в Палестину с ордером от берлинского суда, предписывающим забрать у меня Гидеона, Фридрих спустил его с лестницы… – первый муж госпожи Фридлендер не давал ей развода:
– По прусским законам Гидеон считался его сыном, – вздохнула госпожа Фридлендер, – римское право в этом аспекте следует еврейскому законодательству… – тяжба продолжалась еще год:
– К тому времени я стала еврейкой и ждала второго ребенка, – заметила пожилая женщина, – а крючкотвор все не успокаивался. Нам помог адвокат Бромли, в Лондоне. Тогда здесь еще действовал британский мандат. Потом Гитлер, да сотрется его имя из памяти людской, издал безумные нюрнбергские распоряжения, и муж мне прислал развод быстрее, чем на нем высохли чернила… – Анна, сама не зная зачем, спросила:
– Ваш первый муж жив… – голубые глаза госпожи Фридлендер подернулись холодком:
– Он продвинулся по служебной лестнице у наци, – пожилая женщина помолчала, – работал в имперском трибунале у Фрейслера… – она отставила пустую чашку:
– Он отсидел пару лет после войны и вернулся в боннское министерство юстиции, как и почти все его коллеги нацистских времен…
В глубине квартиры скрипнула дверь, госпожа Фридлендер поднялась:
– Гидеон освободился, – она кивнула на кабинет, – проходите, я заварю еще кофе.
Редакционный зал газеты «Йедиот Ахронот» выходил на окраину тель-авивской свалки. Здание серого бетона смотрело в сторону окружной дороги. Кондиционерами снабдили только кабинет главного редактора. В распахнутые окна вливался вечерний жар, ревели грузовики мусорщиков.
Читать дальше