Константин Петришин - Битва за ясли господни

Этими тайными мыслями он не делился даже с императрицей. Ему порой казалось, что если он выразит их вслух, потеряет свое единоличное право, данное богом, повелевать и принуждать к подчинению окружающих его людей: друзей и врагов, любящих его и ненавидящих за то, что он принудил их в тот зимний роковой день 14 декабря 1825 года склониться перед ним и признать законным наследником трона.

Ноша эта была столь тяжелой, что порой, он боялся не вынести ее. В такие минуты, Николай I изо всех сил стараясь вытеснить из себя сомнения в необходимости поступать так, как считает нужным. Единственно, чего он страшился: будет ли он прощен за свои дела Всевышним на божьем суде, перед которым все равны…

…На еженедельном докладе в последнюю пятницу месяца князь Долгоруков сообщил о готовности войск 4-го корпуса перейти границу и приступить к занятию Дунайских княжеств.

– …Ваше величество, – сказал он, – исходя из обстоятельств, нам предпочтительно было бы на первом этапе не занимать Малую Валахию, а закрепиться на линии от Гирсова до Бухареста, образуя театр наших действий примерно в сто верст, на протяжении которых стоят крепости Варна, Шумла, Силистрия и Рущук, занятые сильными турецкими гарнизонами…

– А если турки в ответ начнут сосредотачивать свои войска у Калафата, тогда как? – уточнил государь.

Князь Долгоруков, по всей видимости, был готов к такому вопросу.

– Тогда, ваше величество, нам придется приступить ко второму этапу: занять Малую Валахию.

Николай I усмехнулся. Заметив усмешку государя, князь Долгоруков спросил:

– Ваше величество, вы не согласны со мной.

– Ну, почему не согласен, Василий Андреевич… Просто вспомнил слова, сказанные однажды фельдмаршалом Суворовым: смелость города берет. Может нам и не достает как раз ее?

3

В последних числах мая состояние здоровья Николая I снова ухудшилось. К головным болям прибавилась и ещё одна неприятность – стали отекать ноги.

Императрица Александра Федоровна несколько раз пыталась уговорить супруга покинуть столицу и уехать в Крым в их родовое поместье Ливадию, однако Николай Павлович не соглашался. Отказался он ехать и в Палермо, где уже однажды лечился, ссылаясь на то, что скоро ему предстоит поездка в Варшаву для участия в заседании польского Сейма, на которую он согласился скрепя сердце, и, только потому, чтобы еще раз встретиться с князем Паскевичем.

С Польшей у Николая I были связаны самые неприятные воспоминания. Он никогда не знал, что с Польшей делать. В поляках, особенно в шляхтичах, Николай I видел высокомерие и враждебность. Он бы давно навёл там порядок, однако в Варшаву наместником был посажен его старший брат Константин, который каждый раз вставал на защиту поляков не без влияния на него своей супруги полячки.

С первых дней пребывания Николая I на российском престоле, Константин стал упрекать его за расправу с декабристами, напоминая, что по отношению к Польше такое невозможно.

Николай I всё терпел, но когда ему пришло время поле коронации на Российский престол ещё и короноваться в Варшаве, он категорически отказался это делать. Николай I считал: коронация – это приобретение власти божественного происхождения, а не конституционного, как это должно было произойти в Варшаве.

«…Чем менее будет шутовства, – написал он тогда в письме Константину, – тем лучше для меня». Однако Константин продолжал настаивать и в мае 1829 года Николай Павлович все же поехал в Варшаву на коронацию.

Это стоило ему такого унижения, которое он запомнил на всю жизнь.

Коронация состоялась в королевском замке в зале Сейма, похожем на огромный склеп.

От архиепископа-примаса Николай I принял корону и скипетр и принес присягу. После этого архиепископ троекратно провозгласил по-польски: «Да здравствует король!» Однако сенаторы ответили гробовым молчанием…

Через год Николай I снова по просьбе Константина приехал в Варшаву на открытие работы Сейма, где должен был произнести тронную речь. И на этот раз его речь была встречена презрительно-холодным молчанием. Но, когда через полгода, Сейм потребовал от Российского правительства вернуть Польше западные области. Николай I, не задумываясь, распустил Сейм. Это было уже не первое требование поляков. Еще в годы правления Екатерины, бабушки Николая I, польские шляхтичи, заручившись поддержкой прусского короля, решили вернуть себе Полоцк и Литву.

Тогда от имени прусского короля посредником выступил министр иностранных дел Пруссии Герцберг. По этому поводу Екатерина в своем дневнике записала. «…Эта скотина заслуживает, чтобы его порядком побили. У него столь же познаний в истории, как у моего попугайчика. Он не знает, что не только Полоцк, но и вся Литва производила все дела на русском языке, что все акты литовских архивов писались на русском языке и русскими буквами. И до 17 века не только в Полоцке, но и во всей Литве греческое исповедание было господствующим. Глупый государственный министр… Осел…».