Розмэри Сатклифф - Меч на закате

Я помню, что посмотрел поверх очага туда, где, привалившись к колену отца и почти засыпая, сидел Малек, и увидел, что рука Флавиана с большим поцарапанным изумрудом на пальце лежит на пыльном плече юноши. Последний человек, который носил это кольцо, погиб у меня на службе двадцать лет назад; Флавиан, судя по всему, должен будет погибнуть вместе со мной через несколько дней. Три поколения подряд — это было слишком много для рода одного человека.

— Малек, — позвал я, и когда он очнулся и, встрепенувшись, сел прямо, продолжил: — Сначала поешь, потом выспись. Я могу дать тебе на сон четыре часа, а после этого возьми свежую лошадь — присмотри за этим, Мэлгун, брат мой, поскольку я к этому времени уже буду держать путь на юг — и отвези мой приказ Коннори в Дэву. Если по дороге ты сможешь два раза сменить лошадь, то будешь там меньше чем через три дня.

— Сир… пусть это письмо отвезет кто-нибудь другой, — немного помолчав, отозвался он. — Я один из Товарищей, я был твоим оруженосцем. Мое место в твоем отряде.

— Твое место — повиноваться моим приказам, — заявил я, и он, встав, подошел и взял пакет, а потом, поколебавшись еще одно ощутимое мгновение, прикоснулся им ко лбу, прежде чем засунуть его за пазуху пропотевшей туники.

Когда он, как до него другие, накинул плащ и вышел в ночь, его отец поднялся на ноги и неторопливо последовал за ним. И я знал, что где-то в царящей снаружи темноте — возможно, Флавиан отведет его в свою спальную каморку — они попрощаются друг с другом, почти наверняка в последний раз.

Они не стали тратить на это слишком много времени; Мальку нужно было поспать эти несколько часов, а Флавиана, как и остальных, ждали дела. Он вернулся в обеденный зал один, когда мы как раз собирались выходить оттуда, — с виду почти такой же, как всегда, если не считать того, что старый шрам у него на виске проступал более четко, чем обычно; странно, что такая вещь может выдать человека. Он поблагодарил меня долгим, твердым взглядом, и я заметил, что видавшая виды печатка исчезла с его руки, и только полоска очень белой кожи указывала на то место, где она была.

Мы подтягивали пояса с ножнами и пинками расшвыривали последние кости собакам, когда Флавиан на мгновение остановился возле меня и вполголоса задал вопрос, который пока что не задал мне ни один человек.

— Сир… Кей не сказал — среди тех людей, что пошли за Медротом, было сколько-нибудь Товарищей?

— Шестьдесят семь, — ответил я, нагибаясь за плащом, который сбросил, сидя в теплом зале.

— О Боже! — выговорил он и поперхнулся этими словами, а потом повернулся, чтобы с ненужной заботливостью поднять упавшую пивную кружку, и мне показалось, что я услышал рыдание.

— Надо полагать, это в основном молодежь — волчатам надоедает следовать за старым вожаком, — проходя мимо, я на мгновение сжал его плечо. — Не твоему волчонку.

И когда я в сопровождении остального отряда подходил к двери, он догнал меня, уже полностью владея собой. Во дворе взад-вперед сновали люди и тени, и мягкую, полную шума и гомона темноту холмов прочерчивал свет факелов. Призыв Мэлгуна уже возымел действие, потому что мерцающее пламя высвечивало среди наших рослых лошадей, уже стоящих оседланными или прохаживаемых взад-вперед по заросшему травой плацу, косматые бока более двух десятков жилистых горных пони и светлые волосы и эмалевые рукояти кинжалов сидящих на них горцев. И от этого зрелища у меня на мгновение полегчало на сердце.

Луна как раз отделялась от гор в противоположной от моря стороне, когда мы выехали из Сегонтиума, каждый с притороченным за седлом скатанным одеялом и котомкой с сыром и ячменными лепешками, потому что на дорогах мы должны были передвигаться слишком быстро даже для самых легких из вьючных животных. Напоследок Мэлгун подошел в сопровождении своих дружинников к моему стремени и снова пообещал, что последует за мной со всем войском прежде, чем за копытами наших лошадей уляжется пыль. Я перегнулся к нему с седла, и мы сплюнули и ударили по рукам, словно заключая сделку. Он обещал это совершенно искренне, но я и тогда знал, что не могу на него рассчитывать, знал так же верно, как то, что старый Сингласс и Вортипор из Дайфеда уже были моими врагами. В Динас Фараоне был маленький сын, и у него была мать, Гуэн Аларх.

Мы направились вглубь страны по горной дороге, ведущей к верховьям озера Бала, — оттуда можно было взглянуть вдоль длинной вереницы переплетающихся ущелий на юго-запад, в сторону Коэд Гуина, до которого было чуть больше часа езды, — а потом свернули на полузатерянную пастушью тропу, уходящую дальше на юг, и началась изнурительная работа — переход с лошадьми через гористую местность, по гребням хребтов и вверх и вниз по скалистым склонам и каменным осыпям, где едва могут пройти даже твердые на ногу горные пони. Бóльшую часть пути мы шли пешком и карабкались по скалам, увлекая и волоча бедных животных за собой. На вторую ночь мы спали, закоченевшие и промокшие, выше линии облаков, спали всего несколько часов, а потом поспешили дальше. Один раз мы чуть было не потеряли трех лошадей в торфяном болоте. Но все-таки мы преодолели этот путь, и быстрее, чем если бы ехали по более длинной круговой дороге через Медиоманум. Когда мы спустились с вересковых высокогорий и миновали выработанные медные копи в верховьях реки, питавшей первые истоки великой Сабрины, солнце было уже довольно высоко, и летний утренний туман начинал рассеиваться. В тени старых рудничных построек цвела пушица и первые колокольчики, а в вереске деловито копошились маленькие янтарные пчелы. И, оглядываясь назад, я все еще мог различить Ир Виддфу, возвышающуюся в небе, точно тень от облака. Я отсалютовал ей на прощанье, как салютуют князю, и мы погнали измученных, обессиленных лошадей вдоль расширяющегося потока к верховьям Сабрины и стоящему в сочных зеленых низинах Вирокониуму.