Леонид Савельев: Комната № 13

Решили: встать в шесть часов, захватить оружие и побольше боевых патронов и поднять бунт. И пошли сговариваться с другими ротами.

Поздно ночью собрались взводные.

Все понимали: начинается опасное дело. Если не удастся, не поддержат другие полки, зачинщиков бунта расстреляют.

В шесть часов утра все солдаты были на ногах. Ящик за ящиком выносили из полкового цейхгауза патроны. Набили себе сумки и карманы и, на всякий случай, наложили патронов еще за пазуху.

И вот пробил зорю барабан. Солдаты выстроились в длинном коридоре. Вошел офицер. Раздалась команда: «Смирно!»

— Здорово, молодцы! — крикнул офицер.

Но вместо обычного: «Здравия желаем ваше благородие», солдаты закричали:

— Не будем больше стрелять в народ! Ура!

Офицер подбежал к одному из солдат, схватил его за пуговицу шинели и закричал, задыхаясь:

— Что, что ты сказал?

Солдат взял винтовку на изготовку. Офицер отскочил. Он опустил правую руку в карман, нащупывая револьвер. Левой он вынул из кармана бумажку и сказал:

— Слушайте: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки». Это телеграмма самого государя императора.

Но солдаты застучали прикладами винтовок о каменные плиты пола. Глухой стук пошел по всей казарме. Офицер побледнел и метнулся к выходу. Он побежал во двор.

Солдаты бросились к окнам. Раздался выстрел, и офицер упал лицом в снежный сугроб.

Горнисты заиграли тревогу. — Куда итти? — кричали солдаты. — К преображенцам, к Московским казармам, к Литовским, чтобы все вместе!

Навстречу шла толпа рабочих. Рабочие остановились, не зная, будут ли в них стрелять солдаты. Солдаты замахали шапками и кричали:

— Мы теперь все заодно. Идем бороться за свободу.

И все, солдаты и рабочие, пошли к Таврическому дворцу.

Старый важный швейцар с медалями на груди снимал пальто с входивших. Блестел натертый паркет. Старейшины Думы собирались на совещание в кабинет Родзянко.

В середине за столом сидел Родзянко, большой и грузный, как медведь. Огромное зеркало отражало его жирный затылок.

— Я получил высочайший указ о роспуске Думы, — сказал Родзянко. — Правительство сейчас бессильно, только Дума может сдержать напор революции. Если мы разойдемся, кто обуздает ее? Но не подчиняться царю мы не можем. Ведь мы не революционеры.

Собравшиеся решили: Дума подчинится царскому указу. Дума прерывает свои занятия. Но пусть никто не уходит из Таврического дворца: сейчас будет частное совещание. Конечно, уже не в большим зале, где происходили заседания Думы, а в малом зале, рядом. И члены Думы собрались там тесной толпой, перепуганные и растерянные.

— Поедем к министрам, — сказал кто-то, — пусть назначат генерала для подавления беспорядков.

— Правительство попряталось, — ответил другой. — Что же: Протопопова из-под кровати вытаскивать? Он все равно не поможет.

Никто не знал как поступить.

— Будем осторожны, — сказал Милюков. — Ведь мы еще не знаем кто победит. Подождем, посмотрим, как развернутся события.

В это время вбежал Керенский.

— Войска взбунтовались; медлить нельзя. Огромная толпа народа и солдат идет к Таврическому. Берите власть. Дайте мне автомобиль: я поеду успокаивать толпу!

Все глядели на Керенского с удивлением и надеждой. Он, казалось, совсем не боялся толпы.

— Керенский — член Думы, он нас в обиду не даст, — думали депутаты, — он социалист и связан с революционерами, толпа его послушает.

Керенский пошел встречать народ.

Члены Государственной Думы решили выбрать Временный Комитет Думы, пусть он распоряжается, как найдет нужным.

А в это время народ уже прорвал караул Таврического дворца и плотной гущей вливался во дворец, заполняя комнату за комнатой, зал за залом. В соседнем помещении уже бряцали оружием входившие солдаты.

— Пулеметов, пулеметов бы, да по всей этой сволочи! — думали про себя члены Государственной Думы и шли, улыбаясь, поздравлять восставших с победой.

В Мариинском дворце собрались на заседание министры. Хабалов читал отпечатанное по его приказанию объявление:

« ПЕТРОГРАД ОБЪЯВЛЯЕТСЯ НА ОСАДНОМ ПОЛОЖЕНИИ. ВСЯКИЕ СБОРИЩА ЗАПРЕЩАЮТСЯ. ВЫХОДИТЬ НА УЛИЦУ ПОЗЖЕ ДЕВЯТИ ЧАСОВ ВЕЧЕРА ВОСПРЕЩАЕТСЯ».

Но некому было приказать расклеить объявление по улицам.