Владислава Биличенко - Нисшедший в ад

Симон славился не только, как силач, борец за справедливость и прекрасный товарищ, близкие к нему люди знали, как добр, нежен, ласков он был, как трогательно рвалась к прекрасному его душа, а его жена знала, как он умел любить до безумия и что его каменные руки самые нежные, мягкие и теплые на свете. В один из приездов своих в Капернаум Симон увидел на базарной площади юную хрупкую девушку с огромными черными сияющими глазами, и тут же Симон со всею силою своей безудержной, страстной натуры влюбился в нее трогательно, нежно, стыдливо. Тогда он упустил ее, и она затерялась в пестрой базарной толпе. Всю дорогу в Вифсаиду Симон был молчалив и мечтателен, и Андрей с улыбкой на него поглядывал. Ночью было тихо в городе Вифсаиде: у Симона проявилась новая странность – уединяться и одиноко бродить среди молчаливых деревьев в саду. Утром он объявил брату, что нечего им больше делать в этом городе и они переселяются в Капернаум. «Там лов, говорят, лучше», – объяснил он свое странное решение. Андрей не возражал и сделал вид, что верит такому объяснению, хотя про себя улыбнулся: «Знаю, какой лов ты имеешь в виду». В Капернауме Симон стал большое внимание уделять хозяйству, молча и сосредоточенно обустраивал он дом, больше работал в море, а днем, с полудня до вечера, где-то пропадал. Драться он почти перестал, так только изредка с кем-нибудь подерется, больше для поддержания молвы, нежели из большой надобности. Стал строже, похудел, но был счастлив. И еще странность – стал очень интересоваться цветами, женскими шалями и украшениями. Однажды, явившись ночью домой, он зажег светильник и тихо, что было ему несвойственно, подошел к ложу Андрея. Он был таинственен, исполнен тихой радости.

– Дай-ка, брат мой родной, я тебя поцелую, – сказал Симон и, мягко обхватив Андрея горячими ладонями, умилительно расцеловал его в обе щеки. Он был, как пьяный, но был не пьян. Последнее время он вообще не пил вина, даже очень разведенного, а пил одну воду с уксусом.

Расцеловав брата, он еще минуту, ласково улыбаясь, смотрел в лицо брата и затем сказал шепотом – действительным шепотом, – что тоже было ему несвойственно:

– Женюсь я. Как я тебя люблю, брат мой Андрей! – и добавил совсем уже странное и загадочное: – Прекрасная звезда воссияла ярче солнца и осветила всё вокруг. И звезда и солнце светят вместе, и весь мир, глядя на них, радуется и улыбается ответным светом.

Брат Андрей был младше Симона, выше его ростом и стройнее, но физической силой Богом не обижен, имел светлые волосы и синие очи, как у их рано умершей матери-гречанки, а также не росли у него еще усы и борода по младости лет. Рыбной ловлей интересовался мало, только постольку, поскольку это занятие давало средства к существованию. С торговцами договариваться не любил, уступая это почетное право брату; он стоял в стороне и наблюдал, как Симон, деловито подбочившись, называл цену, а маленький круглый торговец, морщась, корчась, извиваясь, трепеща и заискивая, говорил, что такой цены на рыбу сегодня нету, потому что базар переполнен ею, цена значительно упала и те деньги, которые он, торговец, предлагает – очень хорошие деньги, и он их предлагает из «особого расположения» к Симону, «из уважения к его семье и в убыток себе».

– У тебя, у бессовестного, совесть есть? – насмешливо смотрел на него Симон. – Или тебе помочь ее найти? Ты посмотри на рыбу. Тут одной рыбиной пять человек накормить можно. Давай не жмись, – ласково просил его Симон, опуская свою тяжелую руку на покатое плечико торговца.

Торговец краснел, потел, бледнел, говорил, что пять человек накормить нельзя, но двое слегка насытятся, что цену он повысить никак не может, потом прибавлял обол за каждые две штуки, и Симон, убедившись, что это и есть красная цена, забирал деньги и уходил.

Первое время Андрею было забавно наблюдать, как Симон торговался, но потом он больше скучал в таких случаях и осматривался по сторонам. Мелкие житейские вопросы и дрязги, вся эта житейская суета его не интересовали. Он был мечтателен, глубоко и творчески религиозен. Имел ум пытливый и острый, а душу нежную и любящую. Он чувствовал многое, непонятное для других, и приближался мыслью и чувством ко многим возвышенным тайнам. Часто, еще с детства, он надолго исчезал из дому и его находили по дороге в Иерусалим. Совсем недавно он был на Иордане. Впоследствии разнесся слух, что он-то и был учеником Иоанна Крестителя.

В это утро братьям не везло с уловом. Они вытянули почти все сети, но не нашли ни одной крупной рыбы, попались лишь мелкие пескари.