Георгий Марков - Завещание

— Вот вроде меня. Кругом один: жена и дочь погибли под бомбежкой, братья погибли в боях, мать и отец сожжены вместе со всей деревней… — Голос военкома прервался, загас, помрачнело его испитое, с глубокими впадинами на щеках желтое лицо. Он поспешил наклонить голову, скрывая заблестевшие в глазах слезы.

Опустил голову и Нестеров, чувствуя, что ему становится тяжело дышать от каких-то острых схваток в горле.

Дом, который купил по дешевке Нестеров у родственников вдовы погибшего фронтовика, уже откочевавшей из этих мест, оказался в самом деле не настолько старым, чтобы нуждаться в большом ремонте. С внешней стороны Нестеров ограничился самым необходимым: проконопатил мхом пазы и на четверть метра поднял уровень завалинки… А вот внутри дома пришлось похлопотать: вставил вторые рамы, переменил крюки дверей, перебрал в прихожей расщелившийся пол, побелил печь, покрасил белой эмалевой краской косяки и подоконники, замазал тертой глиной отверстия между печной трубой и потолком.

Когда эта работа была закончена, Нестеров соорудил из плах книжные полки, скамейку «на три посадочных места», табуретку. К его удовольствию, делать стол не потребовалось. На вышке дома он нашел столешницу, перекладины, ножки от старого стола. С помощью гвоздей и клея он заново собрал стол, слегка подкрасил его густой охрой и водрузил в передний угол.

Райвоенком майор Фролов сдержал свое слово: он помог Нестерову не только стройматериалами, досками, кирпичом, гвоздями, краской, олифой, но и прислал два грузовика пиленых березовых дров. Не остался безучастным к судьбе одинокого полковника и райпотребсоюз: председатель райпотребсоюза Силантьев — одноногий инвалид, завершивший свой ратный путь еще в подмосковных боях сорок первого года, разыскал на складах потребсоюза набор столярных инструментов, кое-что из посуды — эмалированные кружки, чайник, два котелка различных объемов, сковородки, ложки и вилки, ножи, настольную керосиновую лампу — двенадцатилинейную, с пузатым, грушевидным стеклом.

А вскоре поступил ящик с имуществом Нестерова, отправленный им по железной дороге большой скоростью из Горького, где полковник провел почти целый год, вначале в госпитале, потом в ожидании протеза, а точнее сказать, в размышлениях о своей будущей жизни, в поисках возможных вариантов устройства личного существования.

Правда, ящик ненамного увеличил достояние Нестерова, но все-таки без него было бы совсем трудно. Больше чем наполовину ящик был загружен книгами. Немало усилий употребил Нестеров, чтоб собрать книги, а главное, сберечь их в трудных условиях боевой походной жизни. Когда отступали, тогда, естественно, было не до книг — унести бы подобру-поздорову собственную голову. Но вот пробил долгожданный час военной фортуны, подготовленный неслыханным упорством наших бойцов в кровопролитных битвах с наседавшим противником. И покатилась живая волна с неостановимой силой назад, обратно к Западу.

Входя в разбитые, полусожженные города России, Украины, Польши, Нестеров с горячим интересом, ставшим неодолимой страстью, бросался к книгохранилищам — что с ними стало? Сбереглись ли? Уцелели или погибли бесследно в прожорливом чреве войны?

Почти всюду была одна и та же картина: на месте зданий библиотек лежали груды размельченного кирпича, перемешанного с серым пеплом сгоревших книг. Ветер разбрасывал обожженные переплеты, обгоревшие листки книг по улицам и площадям, и, может быть, ничто другое не подчеркивало с такой наглядностью варварства фашистов, как эти растерзанные книги.

Простой саперной кайлой Нестеров расковыривал битый кирпич, надеясь натолкнуться на уцелевшие книги, обратить внимание на них комендантов и местных властей освобожденных городов. Но занятие это не приносило успеха. Книги погибали не только от огня, не меньше они гибли и от воды. Перебитые взрывами водоисточники выбрасывали на поверхность тысячи кубометров воды, превращая пожарища в месиво известняка, глины, картона и бумаги.

Однако в трех-четырех городах Нестеров извлек из руин десятка два относительно уцелевших книг. Это были разные книги: однотомник Пушкина, поэмы Маяковского, два разрозненных тома из собраний сочинений Тургенева, справочник электромонтера, четвертый том Толкового словаря русского языка Даля, сборник стихов Асеева.

Практически книги были не нужны Нестерову, но у него возникло к ним чувство уважения и почтительности, словно они были одушевленные существа и могли поведать обо всем, что довелось им пережить в эти годы борьбы и страданий. И он решил сберечь их.