Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

Получив, в свою очередь, разрешение говорить, он положил на аналой слева книгу в деревянном переплёте, а справа – табличку с пометками. Затем он снял с пояса чётки и заговорил. Я заметил, что переходя от тезиса к тезису, он отпускает очередную бусинку и берётся за следующую. Наверное, чётки помогали Доминику излагать заранее подготовленную речь в нужной последовательности. Следует отдать ему должное, говорил Доминик красиво и убедительно. Я не привожу здесь его речь потому, что она не содержала ничего нового, это были обычные догмы церкви западного обряда.

Если аргументы де Кастра были похожи на безупречные в своей простоте арки, поддерживающие храмовый свод, то речь Доминика напоминала тонкую и изящную резьбу, которая восхищает своей изысканностью, но, в сущности, бесполезна. Понимая, что ему нечем убедить судей, он налегал на чувства, и в конце речи довёл одного из сопровождавших его монахов до умилённых слёз.

Когда Доминик, с трудом переводя дыхание, закончил, граф Раймунд встал и деревянным голосом сказал:

– Теперь судьи должны вынести свой приговор. Говори ты, Элеонора.

– Ах, господин мой, сей вопрос слишком сложен для женского ума, – жеманно прозвучал её голос. – Прости, но у меня не сложилось определённого мнения, и я не отважусь встать на ту или другую сторону.

Граф дёрнул уголком рта.

– Ты, Фулькон!

Епископ Тулузский вскочил:

– Ересь! Всё, что бесстыдно изблевал здесь этот лжесвященник…

Граф остановил его досадливым движением руки.

– Твоё мнение понятно. Сядь и перестань браниться, ты не на турнире трубадуров. Не забывай это.

Фулькон до синевы побледнел, но ответить на оскорбление не решился. Он сел, демонстративно отвернувшись от графа.

– Я склоняюсь к аргументам де Кастра, – спокойно сказал Раймунд. – Так меня учили в детстве, и праведная жизнь Совершенных – залог их правоты пред Господом. Но мнения разделились, что же нам делать? Очевидно, выход один, следует прибегнуть к ордалиям. Пусть Божий суд решит, кто прав, а кто заблуждается. Вот очаг. Пусть соревнующиеся стороны поочерёдно бросят в огонь тексты своих речей. Чей пергамент огонь пощадит, тот и прав.

– Но у меня нет никаких тезисов, – сказал де Кастр. – Всё, что я хотел сказать, я помню наизусть.

– Так запиши их! – пожал плечами граф. – Сейчас тебе принесут всё потребное, а мы удалимся в соседнюю комнату, чтобы за кубком вина немного отдохнуть от высоких материй. Эти богословские дискуссии так утомляют, не правда ли, графиня? – спросил Раймунд, предлагая руку графине. Та кокетливо улыбнулась, встала, и, расправив свой пышный наряд, семенящими шагами последовала за супругом. Фулькон обменялся с Домиником быстрыми взглядами и тоже вышел. Из соседнего помещения уже был слышен звон посуды и доносились вкусные запахи. Нам никто не предложил и глотка воды.

Де Кастр быстро писал на принесённом ему пергаменте, Доминик с монахами опять принялись за молитвы.

Примерно через колокол, когда я уже устал ждать окончания диспута, судьи вернулись. Они выглядели сытыми и повеселевшими.

– Ну что, Гийаберт из Кастра, ты готов? – спросил граф. – Ты говорил первым, тебе первому и бросать.

Де Кастр слегка пожал плечами, подошёл к очагу и небрежно швырнул в него свёрнутый в трубку пергамент. Пламя сейчас же охватило его, пергамент корчился в очаге, как грешник на костре.

– Ага! – торжествующе воскликнул Фулькон.

– Теперь ты! – приказал граф Доминику.

Монах подошёл к очагу и бросил в него свою книгу. То ли случайно, то ли намеренно он промахнулся, тяжёлая деревянная обложка книги ударилась о каменную облицовку очага и книга отлетела назад, выбив на камне щербинку.

– Господь! Господь явил свою волю! – захлёбываясь от восторга, завопил Фулькон. – Ныне еретик посрамлён!

Так де Кастр впервые проиграл диспут, а Божий суд вскоре стали называть Чудом книги в Фанжо.

Я думал, что на обратном пути в Тулузу мне придётся утешать расстроенного епископа, но его настроение вовсе не ухудшилось. Тогда я спросил:

– Как же так, отец мой? Почему вы проиграли Божий суд?

– А с чего ты взял, что Господь явит свою волю именно таким способом? – удивился де Кастр, поворачиваясь ко мне в седле. – Всё это глупости и никчёмные уловки, придуманные католическими попами. Ну и потом… – тут он тихонько фыркнул, – на пергаменте не было тезисов веры добрых христиан.

– Как не было?! А что было?

– Ну… Просто стишки.